Кольцо принца Файсала

– Я буду жить надеждой, – вздыхает Том и, подхватив мешок, возвращается на палубу, где его встречают два юных кадета, которые говорят ему, что лодка уже спущена по правому борту, как им и было приказано.

После этого Том спускается в трюм, где сидит Бибидо.

Не говоря ни слова, тот забирается в мешок, который Том так же молча завязывает и взваливает раба себе на спину.

На все про все уходит меньше пяти минут, и вот Том уже снова на палубе, где он замечает вахтенного офицера, который стоит в сторонке вместе с кадетами и коком Феликсом. Они во все глаза смотрят на смелого парнишку, который по трапу тащит свою тяжелую ношу вниз, к шлюпке, куда, прежде чем уложить покойника на дно лодки, скидывает мешок с провиантом. Затем он опускает весла в воду и, отойдя на двести футов в сторону, встает и отдает честь.

С галеона доносится громкое рыдание кока, но офицер серьезно смотрит на Тома и тоже отдает ему честь. Его жест тут же повторяют оба кадета, которые блестящими от слез глазами смотрят на Хосе из Кадиса, у которого глаза стали зелеными из-за того, что он съел слишком много козьего сыра, и у которого родители странным образом были повешены до того, как померли от дизентерии и скончались от чумы.

Кадетам вряд ли доводилось видеть, чтобы кто-то греб так быстро, как этот парнишка, который ради спасения корабля отважился выйти в море со столь опасным грузом.

И когда наступил рассвет и уже можно было ставить паруса, потому что на горизонте появились сторожевые корабли, капитан, которому доложили о случившемся, распорядился отслужить короткий молебен в честь Хосе Алонсо Эммануэля Родригеса Васкеса, который почти мертвым был подобран у берегов Ямайки и почти таким же мертвым покинул этот гордый галеон к югу от Гаити.

Священник произнес пару приличествующих случаю фраз о самоотверженности, после чего команда почтила память рыжеволосого мальчишки двумя минутами молчания.

Глава 19. Остров

Он лежит в шлюпке, закинув руки за голову, и изучает звезды. Ими усыпано все небо. В такие ночи границы исчезают, и небесный свод тает, перетекая в океан. Макрель, кит и зеленокожая русалка свободно плавают между морем и небом и превращаются в янтарно-желтые созвездия на сияющей вуали ночного неба.

Том, пребывая между сном и явью, сонно указывает на Водолея, Кита и Деву.

– Они смотрят на нас, – бормочет он, – шепчутся между собой и удивляются, потому что звезды – они как матери, которые беспокоятся за своих детей. Ты знал об этом, Бибидо? Нет, ни черта ты не знаешь. Ты вообще не должен со мной разговаривать. Какое чудесное чувство свободы! Ты слышал, что я сказал, коротышка? Я сказал, какое чудесное чувство свободы!

Том понижает голос и бормочет себе под нос:

– Да что с ним такое? Почему он ничего не говорит?

Том садится и смотрит на Бибидо. И вдруг с острой жалостью понимает, что у этого чернокожего паренька тоже есть мать, которая, как звезды, беспокоится за своих детей. Особенно за того, кто пропал. Должно быть, частичка ее до сих пор живет в Бибидо, и оттого он так молчалив.

Он уже шестой день не выпускает весел из рук. По правде сказать, гребец из него никудышный, но недостаток сил Бибидо восполняет своим упорством. Он день и ночь гребет без перерыва.

Том охотно разузнал бы у него что-нибудь про его маму, но не знает, с чего начать. И потом, кто знает, быть может, Бибидо уже позабыл своих родителей? Ведь его так давно увезли из дома. Скоро будет уже три года. Но много ли это – три года? Можно ли за такой срок забыть своих родителей? Свой дом, свой язык, своих братьев и сестер?

– Хотя мне-то какая разница? Нашел о чем думать!

Том злится на самого себя за то, что в его голову совсем не ко времени лезут мысли про этого недомерка. «Кроме того, – думает он, – между мной и ним большая разница. Я, например, никогда в жизни не додумался бы вшить себе кольцо в глотку. Это, конечно, ничего не доказывает, кроме того, что мы с ним разные. Например, тапир ведь не тоскует, когда его детенышей сжирает леопард? Конечно же, нет. Так уж устроена природа; иначе жизнь тапира стала бы просто невыносимой. Ладно, пусть Бибидо не тапир, но между ним и его мамой, должно быть, были те же отношения, что и между тапиром и его детенышами. Скорее всего, черные в принципе не могут чувствовать то же, что и белые. Иначе бы их жизнь стала просто невыносимой».

Губы Тома кривятся в горькой усмешке.

– Если бы я был черным, – говорит он, – если бы я был тобой, Бибидо, я был бы сейчас безмерно счастлив.

Бибидо смотрит на него с непонимающим видом.

– Правда ведь, здесь куда лучше, чем на дне трюма?

Бибидо морщится. Том придвигается к нему ближе.

– Ты мог бы хотя бы сказать, что счастлив избавиться от оков. Но ты, верно, не знаешь, что такое чувства и как их выражают. Ладно уж, не говори ничего.

Том вздыхает и закатывает глаза.

– Что творится в этой маленькой черной головке? Мы уже шесть дней в море, о чем ты все это время думал?

– Сейчас я думаю о том, – проговорил Бибидо, – что у нас скоро закончится вода. Ты знаешь, где мы сейчас находимся, Том?

Том поднимает руку к уху.