Кольцо Риторнеля (ЛП)

Оберон устало посмотрел на девушку. — Вы действительно умоляете о нем после того, как посмотрели это?

— Да, я умоляю, поскольку мы любим друг друга.

— Как вы вообще полюбили такого человека?

Аматар пожала плечами. — Как я могу ответить? Потому что это был он, потому что это была я.

Оберон резко повернулся к священнику. — Сделайте так. Бросайте Священный Кубик!

Вэнг побледнел. — Тогда я должен предупредить вас, Оберон Дельфьери, что мы не можем пробудить богиню безнаказанно. Первый раз никогда не бывает последним. Несомненно, придет последний раз, и последуют страшные вещи.

Оберон в ярости поднял руки. — Ваши вероучения дают объяснения и решения для всего, что было в прошлом, и для всего, что будет; но только настоящее побеждает вас! Он уперся взглядом в лицо Вэнга. — Между тем, вы теряете время. Корабль уходит через несколько минут. Если священный кубик потребует, я заберу Андрека с корабля.

Монах поколебался, затем пожал плечами, и, распахнув свою тунику, начал откреплять двенадцатигранный кристалл от цепочки вокруг его шеи.

— Подождите, — сказал Оберон мрачно. — Вы правы. Первый бросок никогда не является последним. Используйте мой. Он отстегнул золотой дайс от кулона на шее. — Он уже использовался. Однажды, восемнадцать лет назад. Когда он был найден в руинах Ксерола, он показывал цифру «один».

— Знак Риторнеля! — выдохнул Вэнг. — Катастрофа!

Шрам на щеке Оберона покраснел. — Да. Тем не менее, я выжил. Из своего кармана Оберон вытащил золотую чашку для игры в кости. Он опустил кубик в чашку и вручил ее Аматар. — Вы, моя дорогая, можете сделать бросок. Встряхните ее хорошо, и затем переверните чашку на стол.

Девушка накрыла чашку длинными сужающимися пальцами, энергично потрясла ее и хлопнула чашкой по столу, прикрывая кубик. Кончики ее указательного и среднего пальцев легонько упирались в нижнюю часть чашки.

— Прежде чем я уберу чашку,— сказала девушка спокойно, — я хочу подтвердить, какие числа благоприятны для Андрека.

— Конечно, все мы знаем эти вещи, — упрекнул ее монах. — Знаки, любимые Алеа и благоприятные ее детям – это двенадцать, по количеству двенадцати граней Дайса, каждый представляющий галактику группы Узла. Пять - для пятиугольных граней Святого Дайса. Шесть - для числа пятиугольников в каждой половине Дайса. Три - для треугольника в каждой вершине Дайса и одиннадцать - для длинной жизни. Плохие знаки, конечно, это – один, он сплюнул, который является Знаком Риторнель, ложного бога. Четыре, для -…

— Что такое два? — вяло, спросила Аматар.

— Два никогда не выбрасывается, — сказал монах.— Это слишком ужасно. В зарегистрированной истории Двенадцати Галактик Алеа не допускает «два». Именно поэтому зажим ожерелья закреплен напротив грани «два»: для дайса физически невозможно показать «два».

— Два означает большой диплон – двойное сотрясение, — сказал Оберон кратко. — Разрушение руин в Узле. Там вся материя исчезает. Ничто не выживает. Он резко посмотрел на нее. — Поднимите чашку.

Она крепко схватила сверкающий сосуд и медленно подняла его, как пророческую дугу. Она уставилась на кубик невидящим взором, потом повернулась и вышла из комнаты. Кедрис последовал за ней, его лицо было как маска.

— Зажим застрял в трещине в столе, — прошептал Вэнг. — Это - ... то, чего не может быть.

— Это – два, — сказал Оберон. — Так сказала религия Алеа.

— И скажет снова, — сказал монах.

— Уберите побрякушку и чашку, монах, — сказал Оберон. — Вас ждет Ксерол.

— Я пойду, Оберон Дельфьери, но я не могу взять Святой Дайс, этот двенадцатигранник. Он должен остаться здесь, нетронутым, пока Алеа не примет решение сказать свое слово снова.

— Как пожелаете. Но бегите.

Вэнг поклонился, потом поспешил из комнаты, хлопая длинными мантиями. Долгое время царила тишина. Наконец Оберон заговорил, как, будто сам с собой. — Римор.

— Я здесь, могущественный Оберон.

Мужчина внимательно изучил консоль. — Если вы собираетесь быть саркастичным, вы не получите квиринал.

— Который вы обещали дополнительно в количестве десяти миллиграммов для Эпопеи о Терроре, и который я ожидаю.

— Иногда, — сказал Оберон, — вы создаете фантастическую иллюзию, что вы человек, что вы действительно существуете.

— Не обманывайтесь, Оберон. Кроме меня самого, меня на самом деле не существует. Для меня, однако, я вполне реален. У меня есть доказательства, но боюсь, это не убедит вас.

— Доказательство?

— Да. Я люблю вашу дочь. Я люблю, поэтому это – я.

Оберон нахмурился.— Вы хорошо знаете, что я не понимаю древние языки. Но не имеет значения. Все, кажется, любят Аматар. Это ничего не доказывает. Вы для меня - все еще компьютер.

— А кто вы, Оберон? Вы существуете? Я не вижу, не осязаю, не чувствую запаха и не чувствую вкуса. Я вас слышу, но это может означать, что вы просто шум. Много неодушевленных вещей издает шум. Но мы отклонились. Как насчет квиринала?

— Как компьютер может быть наркоманом? — пробормотал Оберон.