Кольцо с тайной надписью

– Слава богу, вот и вы! – вскричал он. – Я хочу немедленно сделать признание.

Ласточкин застыл на месте.

– Какое признание, о чем вы?

– Я все, все расскажу, – стонал зам, обливаясь потом и молитвенно складывая руки. – Только посадите меня в тюрьму, пожалуйста, потому что я больше не могу этого вынести. – Он содрогнулся. – Вы не представляете, как это было ужасно! Этот человек… он вырос словно из-под земли, и потом… мои охранники… Он застрелил их, они ничего не успели сделать! Ничего! Даже пошевельнуться не успели! А этот следователь… Зарубин… Он не мог поверить, что я не запомнил лица стрелка, хотя он стоял в шаге от меня! А я не мог… не мог… – Верховский издал жалобный стон и заплакал самыми настоящими слезами.

– Ну-ну, ничего, – сказал Ласточкин, похлопав его по плечу. – Сейчас пройдем в отделение, посидим, потолкуем по душам, и вы мне все расскажете.

* * *

Юлиан Верховский давал показания неполных пять часов. Он рассказал абсолютно все. И о фирме «Ландельм», «купите наши колготки – не пожалеете», и о торговле оружием, и о Григоровиче, который, как оказалось, их прикрывал и имел с их деятельности солидные проценты. Рассказал о Кликушине и о том, как тот умел устраивать дела – чтобы все было шито-крыто и не подкопаешься. Рассказал обо всех чиновниках, которые знали о подлинной деятельности «Ландельма» и тем не менее смотрели на нее сквозь пальцы; назвал суммы взяток, которые эти чиновники запрашивали; сумму подарков на украшения и машины их женам… Там были такие откровения, что даже Тихомиров, который в принципе мало кого боялся в своей жизни, и тот, послушав свидетеля, выбегал из кабинета и стонал в коридоре:

– Подумать только, что некоторым везунчикам на завтрак красотки коктейли подают, а я… Чем я в жизни занимаюсь? Надо же было так вляпаться! Плакал теперь мой отпуск… Что теперь начнется, даже представить себе страшно!

Наконец зам умолк.

– Это все? – спросил Ласточкин.

– Да, все! – ответил тот.

– Вы представляете себе последствия ваших слов? – спросил капитан.

Верховский несколько раз энергично кивнул.

– Я думаю, Григоровичу стало мало того, что мы ему отстегивали. И он решил нас припугнуть. Сначала убил Мишу. Потом начал отстреливать «шестерок». Я звонил ему, умолял прекратить это. В Следственном комитете же не дураки сидят, они могут догадаться, что… что мы вовсе не колготками торгуем. Да и людей жалко… Но он уверял меня, что он тут ни при чем. А я знаю! – взвизгнул зам. – Знаю, что он врал! Он так же уверял Гену Фролова, что он не замешан в наездах на его фирму, а потом Гену и его жену нашли убитыми! Знаю я, чего стоит слово этой мрази! И когда моих охранников при мне… при мне убили… мое терпение лопнуло. Я решил: будь что будет, но я тебя сдам! Не будешь ты на моих костях пировать! Он думал, я его боюсь. Его же все боялись… А мне надоело бояться. Надоело, понимаете?

– Понимаю, – кивнул капитан. – Но, может быть, вы расскажете, за что убили жену Кликушина, Эмму? Уж не ваших ли рук это дело?

Верховский широко распахнул глаза.

– Клянусь вам! Я тут ни при чем! Зачем мне…

– Ну, скажем, затем, что она знала о деятельности вашей фирмы и могла проболтаться.

Верховский вскинул вверх обе руки.

– Да нет же! Я ее не убивал! И не собирался убивать! Мало ли что она знала, все равно она бы никогда не проболталась. Знала же, чем это ей грозит!

– Значит, вы тут ни при чем? – спросил Ласточкин. – Ну ладно. Пока я вам верю. Подпишите, пожалуйста, протокол. Здесь и здесь. – Он потянулся к трубке телефона. – Алло, Стас! У меня для тебя сюрприз. Что, у тебя тоже? Слушаю. Да? Это интересно, но у меня еще интереснее. Верховский сдал Григоровича со всеми потрохами. Будь другом, приезжай сюда. И вот еще что: сделай мне такую милость, притащи ко мне начальника отдела кадров в фирме Кликушина. Как его зовут? – спросил он у Верховского.

– Это она. Лариса Маркелова, – с готовностью ответил тот.

– Лариса Маркелова. Да? Зачем? Хочу у нее уточнить кое-что. Стас, кончай! Я ему на блюдечке такое дело отдаю, а ему мне одной бабы жалко. Да, нужна. Нет, не скажу, надо кое-что проверить. Жду.

Ласточкин повесил трубку и откинулся на спинку стула. Лицо у него было серое и измученное. Капитан явно еще не настолько окреп, чтобы возвращаться на работу. Он повернул голову, увидел меня и слабо улыбнулся.

– Так, первое дело почти завершено, – сказал он. – А что там по поводу дамы с попугаем, не знаешь? Удалось нашим нарыть что-нибудь новое?

Я немного помялась.

– Видишь ли, Паша… Пока ты был в больнице, а я сидела рядом с тобой, дело передали Славянскому, и он недолго думая арестовал Машу Олейникову. Отпечатки на трубке телефона у Рытобора – безусловно ее, алиби на первое убийство, как оказалось, у нее нет – она нам соврала про поездку на дачу… Но хуже всего оказалось то, что она когда-то вызывала нас якобы по поводу убийства подружки.

– Это когда Настя еще была жива? – вяло спросил Ласточкин.

– Ну да. Славянский увидел в этом коварный умысел: типа, подстраховаться на будущее, изображая заботливую подругу. И арестовал ее.