Кольцо Соломона

Короче, рассказывать все это куда дольше, чем увидеть. Я посмотрел на нее пару секунд.

– Это кто говорил, – спросил я, – ты или верблюд?

Девушка насупилась.

– Я!

– Ну надо же, а ведешь себя как верблюд. – Я отвел взгляд. – Мы только что перебили утукку, которые на тебя напали. Вообще-то это тебе полагается коленопреклоненно благодарить нас за спасение. Верно, Факварл?

Мой соратник наконец подошел поближе, осторожно ощупывая зияющую на груди рану.

– Вот козел! – буркнул он. – Пропорол мне грудь рогом как раз в тот момент, когда я душил двух других. Трое на одного! Хорошенькое дело! Некоторые джинны просто не имеют представления об элементарной вежливости… – И только тут он заметил девушку. – А это кто такая?

Я пожал плечами.

– Выжившая.

– Еще кто-нибудь жив остался?

Мы окинули взглядом жалкие останки каравана, рассеянные по ущелью. Все было тихо, никакого шевеления, если не считать пары оставшихся без всадников верблюдов, что бродили неподалеку, и лениво кружащих в небе стервятников. Других выживших было не видать.

Как и еще кое-кого: сбежавшего идумейского мага. Мне внезапно пришло в голову, что было бы неплохо притащить его в Иерусалим живьем. Соломону было бы интересно узнать из первых рук причины появления разбойников…

Девушка (которая так нас и не поблагодарила) восседала на верблюде, созерцая нас с Факварлом большими темными глазами. Я сухо сказал ей:

– Я ищу одного из разбойников, которые напали на ваш караван. Он сбежал по скале вон оттуда. Ты должна была его видеть. Не подскажешь, куда он девался, – если тебя это, конечно, не затруднит?

Девушка лениво указала на большой гранитный валун на противоположной стороне дороги. Из-за валуна торчали ноги. Я бросился туда – и обнаружил лежащего идумея. Из середины лба у него торчал серебряный кинжал. Аура серебра вызвала у меня тошноту; тем не менее я его потряс, на случай если он всего лишь в обмороке. Нет, без толку… Вот тебе и живой свидетель, которого я рассчитывал представить Соломону.

Я подбоченился и посмотрел на девушку.

– Твоих рук дело?

– Я – жрица храма Солнца из благословенного Химьяра. Демоны этого человека уничтожили моих спутников. И я должна была оставить его в живых?!

– Ну, было бы неплохо, если бы он прожил чуть подольше. Соломон наверняка захотел бы с ним познакомиться.

Несмотря на разочарование, я, помимо своей воли, посмотрел на девушку с уважением. Жрица она или не жрица, а попасть в бегущую мишень, не сходя с верблюда, – это очень и очень недурно. Хотя признавать это вслух я не собирался.

Факварл тоже разглядывал девушку, довольно задумчиво разглядывал. Он кивнул в ее сторону.

– Что она там говорит, откуда она?

Девушка услышала и срывающимся голосом сказала:

– Повторяю, о демоны, я – жрица Солнца и представитель…

– Из Химьяра она.

– А это где?

– В Аравии где-то.

– Великого и царственного рода правителей Химьяра! Я говорю от имени царицы и всего ее народа, и мы требуем…

– Понятно…

Факварл поманил меня в сторонку. Мы отошли подальше.

– Я вот что думаю, – вполголоса сказал он, – раз она не израильтянка, значит, запрет на нее не распространяется, верно?[50]

Я почесал бороду.

– Верно…

– А в стены Иерусалима она пока не вступила.

– Нет.

– Молоденькая, аппетитная…

– Эй, демоны! Я требую меня выслушать!

– Очень аппетитная! – согласился я. – И легкие у нее хорошие!

– А мы с тобой, Бартимеус, мягко говоря, утомились после наших трудов…

– Демоны! Вы меня слушаете или нет?

– Могу смело утверждать, что оба мы изрядно голодны…

– Демоны!..

– Погоди минутку, Факварл. – И я обернулся и сказал арабской девушке: – Не будешь ли ты так любезна не употреблять больше этого слова? «Демон» – это весьма уничижительный термин[51]. Меня это оскорбляет. К нам следует обращаться, например, «достопочтенный джинн», или «грозный дух», или как-нибудь еще в этом роде. Договорились? Спасибо.

Девушка выпучила глаза, но ничего не сказала. И то хорошо.

– Извини, Факварл. На чем мы остановились?

– Мы оба голодны, Бартимеус. Ну, что скажешь? Никто ведь ничего не узнает. А потом с триумфом полетим обратно к хозяину. К ночи уже будем на Храмовой горе, уютно рассядемся у костерка… А Хаба тем временем вернет себе расположение Соломона, отзовет эту свою тень и пощадит твою жалкую шкуру. Ну, как тебе это?

Звучало совсем недурно, особенно то, что касалось тени.

– Идет, – сказал я. – Чур, ляжки мои!

– Эй, так нечестно! Кто сегодня убил больше утукку?

– А ты тогда забирай себе остальное. И верблюда в придачу.

Поглощенные веселой перебранкой, мы обернулись к девице – и обнаружили, что она смотрит на нас свысока с таким грозным видом, что даже Факварл поежился. Она стянула с головы платок, так что ее волосы водопадом рассыпались вокруг стройной шейки. Лицо ее было ужасающе безмятежным. Тонкие руки сложены на груди, и пальчики многозначительно постукивают по рукаву. Хрупкая, растрепанная, в опаленных одеждах, сидящая на уродливом верблюде под покосившимся балдахином, она все равно была достаточно сильна, чтобы остановить нас обоих.