Я сижу в людном кафе напротив окна. На улице светит солнце, и люди такие счастливые бродят за стеклом все в заботах. Я наблюдаю за жизнью за окном, не проявляя абсолютно никакого интереса. Мир вокруг совсем не красочный, он настолько скучный, что я перестала обращать внимание на людей, с которыми разговариваю, на интерьер, перестала смотреть на часы и в календарь. Довольно часто я оказываюсь где-то и не помню, как здесь оказалась. Так и сейчас, я не знаю, что здесь делаю и какое сегодня число. Вроде январь. Если постараться, то я вспомню, но у меня нет желания, мне не интересно. Почему? Наверно, потому что я отвыкла от мирной жизни. Война - самое ужасное изобретение человечества. Война - это баланс жизни, противовес прекрасному. На войнах раскрывается тёмная человеческая суть; там нескончаемые крики, взрывы и стрельба. Кровь и смерть. Разрушение в чистом виде. Хаос и больше ничего. Но там всё предельно ясно: беги, стреляй, попытайся спасти кого-то, постарайся не сдохнуть сам. Вот и вся задача. За чертой того мира всё куда сложнее. Уилл был прав... самое ужасное в войне то, что она когда-нибудь заканчивается. Тебя вдруг отпускают в иной мир - в мир технологий и мягких диванов, а ты просто не знаешь, как жить дальше. Ты не умеешь, ты совсем не знаешь правил этой игры, не помнишь их. Война забрала не только жизнь моего мужа, она пленила мою душу...
- Милая? - окликнул меня мужской голос. Тот голос не сразу обрёл чёткость для меня. Я моргнула, переводя взгляд от окна на того, кто сидит передо мной за столом. Да точно, папа пригласил меня в кафе. Передо мной стоит тарелка с каким-то замысловатым десертом и фруктовый коктейль, но я это не пробовала, в то время как папа уже съел половину своего заказа. Он вздохнул, приблизившись ко мне по столу. - Послушай... - говорил не особенно уверенно, опасаясь моей реакции. Будто бы я способна его застрелить за слова, тоже мне. - Может быть, тебе... эм, стоит обратиться за психологической поддержкой?
Пережевав свой язык, я чавкнула и иронично закивала. Не успела ничего сказать, как отец шуганулся, поясняя:
- Я вовсе не считаю тебя ненормальной или психованной какой-то...
- Но всё же рекомендуешь обратиться к мозгоправу.
- Я не зря сказал «психологическая ПОДДЕРЖКА», - акцентировал он внимание на последнем слове. - Людям, прошедшим горячие точки, как правило, назначают реабилитирующий курс.
- Мне предлагали, я отказалась.
Для отца это было новостью, о чём свидетельствовали нахмуренные брови.
- Почему ты отказалась?
- Потому что мне не нужен мозгоправ, я в порядке. Если вы с мамой считаете меня ненормальной, это ещё не значит, что так оно и есть. Я вовсе не должна жить и мыслить так, как вы того хотите.
- Я не утверждал, что ты должна жить как-то иначе. И мы с мамой не считаем тебя ненормальной...
- Ага! Чего тогда мама смотрит на меня, как на сумасшедшую?
Папа выдохнул сдержанно носом, в следующий момент нервно выпалив:
- Может, потому что ты живёшь в палатке на заднем дворе?! Как дикарка! Разжигаешь там костры и, сжигая мамины кастрюли, варишь себе супы и каши! В те дни, когда ты не питаешься тушёнкой, вскрывая банку обычным ножом, блин! Ты уже погнула несколько ножей!
- Господи, да куплю я ей новую посуду, - бросила я измождённо.
- Как?! Ты ведь даже никуда не ходишь! Воруешь хлеб с кухни! Ты в дом заходишь только, чтобы взять посуду и хлеб! А ещё... - он придвинулся ко мне ещё чуть ближе, говоря почти шёпотом. - Мама говорит, что ты не моешься...
- Я моюсь, просто не в доме.
Отец цыкнул, закатив глаза, а я чуть нервозно рассмеялась.
- Послушай... - тяжело вздохнул папа. - Ты была не просто в армии, а на войне, где с тобой происходили страшные вещи. Ты потеряла мужа на той войне! В данной ситуации нет ничего зазорного в том, чтобы обратиться к специалисту. Поговорить с ним о том, что не даёт тебе покоя. Просто даже высказаться. Можно обратиться к военным психологам - они помогут тебе отвыкнуть от военных уставов и вернуться в социум... - он глянул грустно на еду, которую мне заказал, а я даже не притронулась к ней. - Ты будто... мыслями в иной реальности. Я даже не знаю, слушаешь ли ты меня сейчас. Ты вообще знаешь, какое сегодня число?
Я покосилась на табло, расположенное над кассовой стойкой, где было написано число, время, температура воздуха за окном.
- Двадцать второе января две тысячи десятого.
Отец бросил мимолётный взгляд в сторону кассовой линии.
- А без шпаргалки - никак?
Я промолчала, опустив глаза.
- У тебя провалы во времени или что?
- Или что, - ответила я.
Ему не нравилось моё поведение, он цыкнул, с грустью произнеся:
- Ты сама на себя не похожа...
- Мне двадцать три года, я вернулась с войны в звании офицера. И я - вдова. Разумеется, я на себя, пятнадцатилетнюю девочку, не похожа!
Папа сглотнул, передёрнув желваками, но не раздражённо, а с сочувствием.