Колумбайн

Он и Сью считали себя ответственными только за одну трагическую ошибку. Дилан жестоко страдал, а они думали, что у него все будет просто отлично. «Он был в отчаянии, – признался Бруксу Том. – А мы поняли это, только когда все уже было кончено». Родители считали, что не они привели Дилана к совершению убийств, но именно они не смогли предотвратить его самоубийство. Они не замечали, что все идет к тому, что сын покончит с собой. «Думаю, перед смертью он ужасно страдал, – сказала Сью. – Я никогда не прощу себя за то, что этого не замечала».

Том и Сью предпочитали говорить о том, что случилось в «Колумбайн», как о самоубийстве. «Они признают, что их сын совершил несколько убийств, но не заостряют на этом внимания», – написал Брукс. Они страстно желали одного – выхода в свет серьезного научного исследования, которое объяснило бы, почему Эрик и Дилан совершили то, что совершили. Однако они только что прочитали опубликованные результаты исследования, проведенного самыми авторитетными экспертами в Северной Америке, и не согласились с ними, посчитав объяснение неправильным. Они сетовали на то, что доктор Фузильер дал оценку личных качеств их сына, не побеседовав с ними. А ведь Фузильер очень хотел с ними поговорить.

По большому счету, родители убийц до сих пор так и остаются для нас тайной. Но Дэвид Брукс провел достаточно времени с Клиболдами, чтобы составить о них вполне определенное мнение, а он показал себя человеком, хорошо разбирающимся в людях. Он закончил свою колонку так: Дилан оставил родителей расхлебывать ужасную кашу. «Я бы сказал, что они расхлебывают ее мужественно и достойно».

Клиболды хотели понять, что именно случилось с сыном, и помочь другим родителям, у которых были такие же проблемы, как и у них. Они опасались обращаться к прессе, но побеседовали с парой детских психологов, поставив тем условие напрямую не цитировать их слова. Они писали книгу о подростковом насилии. Но проблема состояла в том, что к моменту ее публикации авторы так и не получили доступа к наиболее важным данным.

Каждое утро, одеваясь, Патрик Айрленд надевает на правую ступню жесткий пластиковый фиксатор-протез. Потом отвинчивает крышку бутылочки с лекарством от судорожных припадков, которое прописал врач, и принимает положенную дозу. Он хромает при ходьбе. У него острый ум, но иногда он замедляет речь, подбирая слова. Друзья этого не замечают, но сам-то он знает. Его жизнь не похожа на ту, что была прежде.

Патрик редко думает о прошлом. Его нынешняя жизнь отличается от того, как он ее себе представлял. Она лучше. Правда, из-за фиксатора на ступне трудно подбирать обувь. К тому же большой палец на правой ноге загнут внутрь и давит на остальные. А мизинец отогнут наружу – никакая фирма не производит такой широкой обуви. Врачи так и не смогли помочь ему с правой ногой. «Мой отец очень из-за этого зол», – сказал он.

Патрик по-прежнему проводит время со многими из школьных друзей. Они редко говорят о бойне – выжившие свидетельствуют, что и они ведут себя так же. Эта тема уже не вызывает эмоций, а только скуку. Они оставили прошлое позади.

Патрику также надоели интервью, но время от времени он соглашается дать еще одно. Как правило, к расстрелу в библиотеке журналисты стараются подходить осторожно, но Патрик говорит на эту тему без обиняков, описывая ее бесстрастно, словно пересказывая фильм. Когда он давал интервью Опре Уинфри, она пустила в эфир эпизод видеосъемки, в котором парень выпрыгивает из окна.

– Ого! – сказала она. – Вам тяжело смотреть это видео?

– Нет.

– Не тяжело? Ну что ж, хорошо.

На самом деле ему было приятно. Эти кадры вызывали у него чувство удовлетворенности.

Как-то весной 2005 года, утром, Патрик получил на голосовую почту сообщение, которое его озадачило. Это был один старый друг, с которым он уже какое-то время не общался. Он желал ему всего наилучшего «сегодня» и выражал надежду, что у него все в порядке. Хм. Что бы это значило?

В середине этого дня Патрик проставил дату на документе: 20 апреля. Неужели сегодня очередная годовщина?

Линда Сандерс остро переживала каждую годовщину трагедии. В апреле у нее все время портилось настроение, она становилась нервной, чувствуя, как надвигается этот день.

Она попробовала встречаться с другими мужчинами, но из этого ничего не вышло. Память о Дейве оставалась свежа, и мужчинам это не нравилось. Он стал национальным героем – кому было бы по плечу соперничать с ним?

«Это что-то вроде Переплюнь Дейва Сандерса, – рассказывала Линда. – Несправедливо сравнивать какого-то другого мужчину с тем, которого я создала. Он стоит на слишком высоком пьедестале, он сейчас в раю».

Она знала, Дейв хотел бы, чтобы она кого-нибудь нашла. Она представляла, как там, на небесах, он говорит: «Линда, я хочу, чтобы у тебя был тот, кто будет тебя обнимать».

«Ничего не выйдет, – отвечала Линда. – И никого у меня уже не будет. Из-за того, как он умер, мне суждено остаться одной».