Колумбайн

Кэти вела себя робко, но, когда заговорила, рассказывала обо всем откровенно. У нее была короткая стрижка, черно-белый наряд и черные босоножки в тон. Линда заметила, что ногти на ее ногах накрашены красным лаком. Кэти поделилась множеством историй про Эрика, рассказывая о нем с любовью. Она уверяла, что внимательно его контролировала и всегда настаивала, чтобы они ели вместе, как и полагается семье. Когда он учился в выпускном классе, она беспокоилась, потому что у него не было планов насчет поступления в колледж или выбора профессии. Она думала, что он может оказаться в местном двухгодичном колледже. Линда нашла Кэти искренней, а ее слова убедительными. Похоже, Уэйн и Кэти принимали такое же, если не большее, участие в жизни сына, как и любые стреднестатистические родители.

Маузеры старались вести разговор непринужденно и избегать всего, что можно было бы расценить как допрос. Но тема возможного насилия над ребенком возникла все равно. Нет, ответили Уэйн и Кэти, они никогда не били Эрика и никогда не обращались с ним жестоко.

Уэйн с гордостью рассказал о старшем сыне. У него все хорошо – он преуспевал. Кэти спросила Линду, как дела у Кристи, и попросила ее рассказать им любимое воспоминание о Дэниеле. Несколько раз Кэти всплакнула и постоянно повторяла, как ей жаль, что все так произошло. Один раз во время беседы она повернулась к Линде и призналась, как страшно ей было идти на эту встречу. Уэйн молча смотрел, как жена плачет.

Уэйн ответил на все вопросы, но это так ни к чему и не привело. Он не сообщил ничего нового. Том был разочарован.

– Так, значит, нам нечего узнавать? – спросил он. – И с вашей стороны не допущено никаких ошибок? Навряд ли.

Через час беседа постепенно сошла на нет. Линда призналась Уэйну и Кэти, что простила Эрика. Это было важно, сказала она потом. «Надо было сделать по отношению к его родителям какой-то значимый символический жест». Она хотела хоть как-то облегчить давившее на них бремя. «Я не желала, чтобы они и дальше изводили себя». Она испытала удовлетворение, когда сделала это. И почувствовала, что освободилась от груза и сама.

Уэйн и Кэти, похоже, были довольны, но их реакция оказалась более сдержанной, чем ожидала Линда. Она надеялась, что они будут более благодарны.

Линда решила простить также и Уэйна с Кэти. Но она не стала им этого говорить. Они не просили прощения, не они убили ее сына, и по отношению к ним у нее были противоречивые чувства.

Ее отношение к ним по-прежнему остается таковым, и все же эта встреча очень ей помогла. В Уэйне и Кэти не нашлось ничего от монстров. Раньше ей трудно было думать о них как о личностях, как об обыкновенных людях. Теперь же у нее нет выбора.

Линда Маузер говорит, что она злится. Иногда так оно и есть. Но обычно от нее исходит печаль. Ее гнев проявляется в небольших всплесках, и она быстро обуздывает его. Печаль же не уходит никогда.

«Я уже не так легко переношу невзгоды, – говорит она. – Я отчасти утратила способность быстро восстанавливать душевные силы. У молодых это получается лучше».

Боб Курнов не злится, и от него не исходит печаль. Он просто полностью разбит. Он чувствует себя опустошенным и плывущим по воле волн. Он никогда не испытывал гнева по отношению к родителям Эрика и Дилана. Ему не нужно от них ничего, он хотел одного – увидеть облегчение на их лицах, когда он скажет им, что они ни в чем не виноваты. И он его увидел. Это принесло мимолетную радость, но не заполнило царящую в сердце пустоту.

В ноябре 2009 года Бобу исполнилось шестьдесят. Он обходителен и приветлив, у него лысеющая макушка, которую окружают редкие растрепанные седые волосы, и он похож на военного моряка, каковым он раньше и являлся. Боб был женат двадцать пять лет и имел двоих детей. За несколько лет до трагедии в «Колумбайн» его жена развелась с ним, и он на время переехал жить в полуподвальный этаж дома своей матери. Его дочь была недовольна. Те непрочные отношения, которые у Боба с ней еще сохранялись, в основном поддерживались благодаря младшему брату. Но когда Эрик убил Стивена, дочь Боба перестала общаться с отцом совсем. Так он потерял обоих детей.

После того, что произошло в «Колумбайн», Боб полностью утратил способность к концентрации внимания и в результате потерял работу.

Он нашел другую, но потерял и ее. Когда ему исполнилось шестьдесят, он был безработным уже четыре или пять лет – сколько времени точно, он и сам не знал. Время от времени ему подворачивается та или иная случайная подработка. Люди выручают его, и он кое-как перебивается. «Я совершенно потерян, – говорит он. – Я обожаю дочь, но не могу заставить ее любить меня».