Колыбель

— Правильно, правильно. С Петрушей моим все теперь мне ясно. Не понравилось ему здесь, он решил слинять. Но «там» не понравилось еще больше, видать, и он попал обратно. Слушай, получается, что когда он повторно там с собой кончает, уже знает, что попадет сюда. Куда ты меня привел? Я и не знал, что тут есть спуск к воде. Как я его нашел в темноте? А это что за бревна? И кости. Твой ковчег?! Только он какой–то совсем… и песком занесло. Ты лучше сохранился. Это потому что ковчег твой не пьет.

— Телефон!

— Да, Гиля, телефон. Что–то он чаще стал звонить после того, как я у тебя в пещере оказался.

— Тише, я послушаю. Приложи мне к уху.

— Ты понимаешь?! Ни фига себе!

— Молчи! Оборвалось! Зачем ты нажал?!

— Случайно, рефлекс. Сейчас перезвонят. Не смотри на меня такими глазами! Я не отдам тебе его. Уже сказал — не отдам!

— Куда ты побежал?

— Я тебя боюсь. Ты его у меня отберешь.

— Не отберу.

— И что тебе помешает? Вавилонский закон запрещает отбирать мобильные телефоны? Что ты сделал с теми, кто сюда приплывал?

— Зачем ты так?

— Ладно, извини, это истерика. Мне надо глотнуть.

— Ты можешь не бояться. Закон запрещает отбирать чужое.

………………………………………………………………………………………………………..

— Гиля, я тебя ищу–ищу, а ты здесь. А делал вид, что тебе женский пол давно уже по барабану. Скажи, а как они, красотки твои, узнают, что у тебя желание возникло? Ты что, спишь? Расслабился? Глазки закатил, ручки на животе сложил. Выпью я пока чего–нибудь, а то расплывчато как–то на душе. Вот так лучше. А ты, радость моя, по–моему, Дездемона, в полумраке я не сразу… да и поза твоя… Скажи мне, как там наши? Как Клеопатра, Эсмеральда и другие девочки? А еще знаешь, что я хотел узнать? Ты помнишь хуторянку, что с горки у самого почти берега, я ее еще Парашей звал? Знаешь ее? Нет–нет, не прерывайся, глазами мигни. Знаешь. Как она там? Если все в порядке, опять мигни. Это хорошо. Твое здоровье, дорогая. Легко же вы забыли своего царя–батюшку. Я не ревную, да и понятно, какой с вас может быть спрос, но все равно досадно как–то. Неприятно узнать, что твой гарем тебе изменяет. Даже если с самим доисторическим хозяином.

— Налей мне.

— Я тебе не официант.

— Ты мне друг.

— Ладно, как друг налью.

— Так наливай, чего задумался!

— Да ладно. Я вот что подумал, Гильгамеш. А ведь, может быть, Убудь наша и не единственная такая в мире.

— О чем ты?

— Она ведь остров, а представь себе архипелаг. Ты задумывался, что по форме Убудь похожа на половинку раковины, что плавает в воде, а скала расположена там, где скрепляются створки?

— И что?

— А то, что в других раковинах нет такого перла, как ты. Живут себе, греются под солнцем абсолютные идиоты, без разврата, который ты им привил, без коров и курей и вообще без тех опций, что ты сюда внедрил. Кстати, а откуда кроты? Что они у тебя делали на ковчеге? Я бы еще понял — крысы…

— Выпей, Денис, а то у тебя уже пена на губах.

— Надо понимать, раньше здесь был клуб девственниц и, соответственно, девственников. Они чистенькими доживали до своей младенческой смерти, и тамошняя жизнь подновлялась светлыми душонками. А ты сломал машину, промывка душ — ёк! Тут их начали брюхатить!

— Если есть женщина, она должна носить.

— А ты думал, кого они здесь рожают? Мертвецов. Здесь ведь, если говорить честно, по отношению к тому миру — смерть. Или та по отношению к Убуди, не знаю.

— Не знаешь, так помалкивай.

— Почему это? У меня как раз охота пофилософствовать. Какие, выясняется, дураки все эти Эпикуры: пока есть я, нет смерти, придет смерть, меня не будет. Вот, смерть есть, и ни одна проблема не разрешена ее приходом. Стой!

— Я не хочу вставать.

— Хотя бы девушку отпусти, она, кажется, все уже сделала.

— Я сам решу, кого мне отпускать, а кого на ужин съесть.

— Ты не замечал, твои шутки становятся все тошнотворнее? Но сейчас я про другое.

— Про какое?

— Ты же бессмертен! Впрочем, я тоже, судя по всему. Те, кто попал на Убудь не через кладбище… ты меня понимаешь?

— Что тут понимать, это всегда было понятно. Иди, милая. Наливай, Денис!

— То есть мы будем находиться здесь вечно?! Ты не Гильгамеш, ты сам Мардук.

— Что?!

— Это не ругательство.

— А ты смешон, как человек, который вдруг стал бы бегать по становищу и с выпученными глазами кричать: «Я когда–нибудь все равно умру!» Что известно, то понятно.

— Можно сколько хочешь пить и никогда не болеть. И сколько хочешь гурий! Слушай, я не принимал ислам и не гибнул за веру от бомбы возле американского посольства. За что мне это?!

— Выпей и успокойся.

— Слушай, пан Мардук, ты можешь ведь в любой момент построить лодку и уплыть отсюда. Хотя нет, ты не можешь, ты же вернешься в свою проказу.

— Не говори мне неприятных слов.

— Ты сам иногда бываешь таким хамом…

— Не смей так со мной разговаривать, я сын вождя!

— А я вообще царь царей. Владетель Вавилона и победитель Глиняной Колоссии.

— Единственное, чего ты повелитель, — это своего телефона. Его нельзя купить, его нельзя отобрать. Подари мне его.

— Да, нашу совместную жизнь надо как–то заканчивать. Рано или поздно ты меня сожрешь. И может, даже не образно. Кто тебя знает…