Колыбель

— Ты начал говорить — заканчивай.

— Почему нельзя продать? У всего есть цена.

— Слушаю тебя.

— Мотор эти бараны починили. Я сам слышал.

— Да.

— Это ты велел достать катер?

— Зачем это мне? Я не хочу, чтобы ты уплывал.

— Значит, сами. Техническое любопытство заставило. Хотелось посмотреть, про что это им рассказывал товарищ инженер. Но кто в воду лазил? Петроний в очередной раз где–то самоубился.

— Железная лодка тарахтела один раз, больше не может.

— Горючее? Ну, это даже я соображу: спирт. Спирта у тебя много. Символично.

— Я не хочу больше учить новые слова твоего языка.

— Мой сын сгинул в чане с бражкой. А я поплыву с острова на топливе…

— Не говори чепуху. Ты знаешь, твоего сына там нет.

— Ладно. От чепухи к делу.

— Я слушаю.

— Я отдам тебе телефон не на берегу.

— А где?

— Мы отплывем в ту сторону, в которую отплыл товарищ инженер Ефремов. Заодно проверю, как они починили катер. Ты будешь плыть рядом. Держаться за борт и плыть. И когда берег будет уже далеко, я отдам тебе телефон. Я тебя не обману. Телефон представляет ценность только здесь, «там» он мне не нужен. Там их…

— Я подумал и согласен.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Когда Денис очнулся, воды уже «отходили» с острова. Катер болтался в овальном бассейне, как жестянка в луже, то глухо ударяясь о бетонный край, то с металлическим скрипом проводя по нему бортом. У волны хватило сил, чтобы зашвырнуть плавсредство на середину острова, но на обратном пути она обессилела.

Денис медленно перевернулся со спины на живот встал на четвереньки и выглянул из пошатывающегося укрытия. В бассейне, помимо катера, плавало несколько переломленных пополам пальм, пляжные зонты ножками вверх, полотенца, корзины для белья и два тела, уткнувшиеся лицами в воду. По ступеням, поднимавшимся к роскошному входу, быстро стекали волны грязной воды, неся с собой разнообразный легкий мусор. Обгоняя волны и легкомысленно подпрыгивая, летела вниз по лестнице ватага апельсинов.

Спасенный встал на подрагивающих ногах, огляделся. он уже узнал место, куда его занесло. Он тряхнул головой, пытаясь определить, что с ней, что это за неприятный шум, и понял, что с его головой все в порядке. Просто над островом стоит многоголосый, то сливающийся в общее звучание, то распадающийся на отдельные очаги, вой человеческого ужаса. Над входом в отель виднеются огромные буквы «PARADIZ». Физиономия Дениса расплылась в улыбке полнейшего удовлетворения: «Я вернулся!»

2

Денис лежал в сухих кустах за ангаром, на останках когда–то надувного матраса, стараясь дышать как можно реже и мельче, но запах гниющей свалки все равно время от времени касался его ноздрей. Идти было некуда, только здесь в это время суток была тень. Ее создавал кусок дырявого брезента, одним краем прикрепленный к стене ангара и двумя противоположными углами к бетонному столбу и стволу дерева, названия которого он не знал и узнавать не собирался. Надо было дождаться, когда зайдет солнце, только потом можно будет выбраться на берег, к линии прибрежных ресторанов, и там потереться возле кухонь, авось перепадет что–нибудь из жратвы. И что характерно, с каждым днем перепадает все скуднее. Наверно, и сюда уже докатываются отголоски этого невразумительного безобразия, охватившего целые страны. О какой–нибудь работе вообще не могло возникнуть и речи. Только местным.

За стеной рифленого железа что–то задребезжало с металлическим подвизгиванием, Денису живо вспомнился голос катерного мотора. Но звук быстро стих, и в стену начали колошматить по меньшей мере тремя монтировками, отчего лежащего в сухой духоте охватил объемный гул. Денис хотел было закрыть уши, но было лень двигаться. Вперемешку с ударами звучали голоса. Как назло, веселые и бодрые. Местные. Местные везде отвратительны, подумал господин аниматор, а потом попытался встать на точку объективного зрения. Эти яванцы не такие уж и сволочи. Могли бы и легко относиться к ним, бесправным бездомникам, и еще отвратительней, чем относятся. Вчера один даже отдал ему полпакета какого–то сока. Унизительно? Плевать. Не открывая глаз, Денис представил себя: обскубанная ржавыми садовыми ножницами голова, шорты и майка, снятые с трупа еще там, в отеле, по прибытии, разнополые шлепанцы, 37–43, голодные гноящиеся глаза — как такому не отдать недопитый сок!