Колыбель

Скоро Новый год! Что он, грядущий, нам готовит?

9 февраля 1918 года

Ревель, квартира

Почти два месяца не брался за перо. Бесконечная вереница самых разнообразных дел и чувств заслоняла стремление писать. С появлением в моей жизни Софы писание для меня стало скучным времяпрепровождением. Возможно, потому это так, что я теперь всегда сравниваю ее и свой уровни. Она для меня недосягаема.

Сейчас пишу, потому что более нечем себя занять. Соня спит после работы усталая. Она по поручению Ревельского комитета ведет литературную часть в Армейском клубе. Пришла поздно. Не в силах была и чашки чаю выпить. Даже не раздеваясь, уснула. Спит сном праведника. Я же, перелистывая страницы прошлого, ушедших в Лету дней, стараюсь постичь события моей маленькой жизни.

Как сейчас помню ту пятницу, кажется, 10 января. Вечер был полон безумной страсти. Что в сравнении с тем вечером первый шаг к нашей совместной жизни! Он бледен и немощен. После него текли счастливые дни и таинственные ночные бдения. Однажды вечером она высказала желание сходить в комиссариат и засвидетельствовать нашу супружескую жизнь. Что мы и свершили 21 января. Была маленькая пирушка. Приехали ее и мои товарищи из Питера... Писать о том, как счастлив, не могу и не буду, ибо нынче я не в состоянии себе ответить на такой вопрос. Скажу одно. Не проходит и дня, в продолжение которого я бываю одинаково сильно и счастлив и несчастлив. Происходит такое, как мне кажется, от ее умения элегантно пренебречь моими желаниями, от ее стремления подняться надо мною. Я же пока не могу хладнокровно переносить подобные ее поступки. Уверен, что никогда и не стану учиться таковые переносить, ибо это ни в коем случае не может быть присуще человеку, да и еще и образованному до некоторой степени. Красной чертой через всю нашу интимную идиллию проходит, к примеру, такой ее недавний поступок. Это ее посещение театра с Жаном: несмотря на теперь новое для нее положение — семейное, несмотря на то, что за Жаном волочится недвусмысленная слава ветреника... И потом, в конечном итоге, я же и виноват, мол, товарищ Руснак так загружен работой в военном оркестре, что вовсе не уделяет внимания собственной жене. Полагая себя много культурнее меня, она даже не считает нужным считаться с моими чувствами, что отражается весьма болезненно на моральном моем здоровье...

Из дому до сих пор что-то ничего нет. Сообщил родителям письмом, что женился. Затем послал им 250 рублей, а также попросил телеграммой отца приехать ко мне в гости.

С завтрашнего дня перехожу работать в Корпус!

3 марта 1918 года

Жду писем или телеграмм из дому, а там 20 тысяч человек войск Антанты... Как переносят все это мои матушка и отец? Может, и нет их уже на свете! Мысли об этом просто измучили. Хочется подать рапорт и отправиться добровольцем на родной юг, бороться за освобождение от интервентов родных краев.

Совсем уж решил, но тут заболела тифом Софи. В лазарет сдавать ее категорически не стал. Добился разрешения лично ухаживать за нею. Сижу около бредящей, нежно любимой, остриженной под мальчика и размышляю. Совместится ли в нас, в нашей семье, отрицательное с положительным? Ведь идеальных людей нет. Люди сложны. Они индивидуумы, как сказал один философ. Ведь даже дикие животные — что значительно примитивнее людей — не сразу сживаются. А у человека и подавно не обходится без эксцессов. Главное в том, как часты они, эксцессы. Частые, они могут довести до того положения, которые описал Толстой в своем произведении «Крейцерова соната». С другой стороны посмотреть, так граф нам показал светскую проблему. Тогда оно, возможно, так, а ни как иначе, и было. Но теперь-то все такое старо. Старо и глупо. Мы люди новой формации. Нам надобно искать свои способы семейного самовыражения. Там были малодушные эгоисты. Мы же выдвинуты на арену мира не случаем, а общественным законом. Мы — сильные духом в потенциальном смысле. Мы, логически рассуждая, совсем иные.

13 марта 1918 года

Софи, кажется, стала поправляться. Понемногу начала есть, хотя очень слаба. Радостно на сердце. Откликнулся отец. Возможно, вскоре навестит. Очень сожалею, что не попал на парад, который состоялся 9‑го в честь приехавших представителей III Интернационала. Но ничего, главное, Соня возвращается к жизни. Уже и покрикивать на меня стала, как бывало. Было страшно скучно, я и завел граммофон, а она мне слабенько этак: убери эту шарманку... Я не обижаюсь. Эмоции — признак жизни.

14 марта 1918 года

Вчера ездил в Питер. Хотел побывать в Народном доме на митинге. Опоздал! А жаль, ведь так хотелось послушать Ленина.

2 апреля 1918 года

Только что получил из дому письмо.

Вспомнилась милая деревня. Низкие хатки на мысу у самого моря. Мой добрый, мой нежный Досхий! Увижу ли я тебя еще? Особенно хорошо дома сейчас. Травы пошли. Духмяно так. Камбала стала браться на крючок. Неужели же больше не испытать мне хоть малую толику того счастья? Да, былого не вернуть...