Читаем Колыбель богов полностью

Так вышло и с этой коварной стрелой. Она чиркнула по ветке какого-то кустарника, изменила направление полёта, и воткнулась в ствол клёна, рядом с которым стоял Даро, прислушиваясь к настороженной тишине. Где-то впереди рыскали Стиракс и Актис в поисках добычи, а его друзья рассыпались цепью, окружая богатые на зайцев охотничьи угодья. В эту пору оленей и ланей убивать не разрешалось, иначе они не дадут потомства, и тогда не на кого будет охотиться в следующем году. Поэтому друзья пробавлялись зайцами и попутной пернатой дичью.

Реакция Даро была молниеносной. Краем глаза он увидел, как в одном месте зашевелились кусты можжевельника, и Даро с потрясающей быстротой выпустил в том направлении три стрелы. Ответом ему был чей-то вскрик, а затем мучительный стон. Спрятавшись на всякий случай за ствол дерева, Даро вскричал:

— Эй! Скорее бегите сюда! Афобий, Тимос, ко мне!

Друзья прибежали очень быстро. Шум на охоте был чем-то из ряда вон выходящим, поэтому они сразу поняли, что у Даро появилась какая-то серьёзная проблема, связанная с риском для жизни. Иначе он бы не звал их на помощь. Заслышав звуки шагов, Даро снова подал голос:

— Осторожно! Здесь засада! Заходите слева и справа от меня!

Ахейцы прослыли не только прирождёнными охотниками, но и воинами. Едва Даро известил про засаду, как юноши будто сгинули. Они словно растворились в высокой траве. Даро до боли в глазах вглядывался в заросли можжевельника, но не видел там ни единого шевеления. И стон затих, оборвался внезапно. Похоже, стрелок или умер, или затаился, а скорее всего, пытается ускользнуть от преследования по какой-нибудь потаённой тропке в можжевеловой чаще. Но неведомому злоумышленнику уйти от юных микенцев не удалось. Спустя какое-то время раздался злобный лай пса, который перешёл в рычанье, затем послышался сдавленный крик, полный боли, возбуждённые голоса, треск ломающихся ветвей, и на поляну, где стоял критянин, Афобий и Тимос вытащили раненого стрелка, извивающегося в их сильных руках, как змея с перебитым позвоночником. Вместе с ними, свирепо щеря окровавленную пасть, из кустов выскочил и Стиракс. Кажется, он слегка потрепал неизвестного.

— Ты как? — взволнованно спросил Афобий, который держал в руках оружие стрелка — небольшой, но мощный лук.

— Хвала богам, жив и здоров, — ответил Даро. — Но, похоже, мне здорово повезло...

Он внимательно разглядывал наконечник стрелы, которой был покрыт зеленоватым налётом.

— Отравленная стрела! — воскликнул Тимос с гримасой отвращения на лице. — Кто тебя подослал, негодяй?! — Он с силой пнул стрелка ногой.

Тот охнул от боли, но не сказал ни слова, только глядел на юношей остановившимся взглядом, в котором читалась дикая ненависть.

— Он не микенец, — сказал Афобий. — Скорее всего, горец, из дикого племени. Но что его привело сюда?

— Ты лучше спроси, кто его сюда привёл, — мрачно молвил Тимос.

Юноши многозначительно переглянулись и дружно кивнули, соглашаясь со своими мысленными выводами.

— Отведём его в Микены, — сказал Даро. — Похоже, он не скажет нам ничего. Пусть его поспрашивают люди опытные в таких делах.

Только теперь юноша почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он находился на расстоянии в две пяди от смерти!

— Интересная стрела... — вместо ответа на слова Даро сказал Тимос. — Она предназначена для крупного зверя: древко толстое, наконечник широкий, зазубренный...

Он не без труда вытащил стрелу из древесного ствола, некоторое время рассматривал её, а затем вдруг резко нагнулся и вогнал её глубоко в грудь стрелку. Тот вскричал от боли и начал извиваться, будто его ткнули раскалённым прутом. Спустя недолгое время у него изо рта пошла чёрная пена и он, в последний раз дёрнувшись, затих. В его широко раскрытых глазах застыли ужас и невыносимая боль.

— Зачем?! — воскликнул Даро.

— Ты ещё не понял? — с ленцой спросил Афобий и криво ухмыльнулся — Я предупреждал тебя, чтобы ты кое-кого опасался. И вот результат. Нельзя его тащить в Микены. Он и там ни в чём не признается. Это ведь варвар, дикарь. Да и вряд ли ему дадут возможность предстать перед судьёй. Твой враг коварен и хитёр, Даро. Он всё обставил так, что на него не падёт даже тень подозрения. А если такое и случится, что маловероятно, ему всё сойдёт с рук. Он неподсуден.

— Что будем делать с этим?.. — Тимос с отвращением плюнул на тело наёмного убийцы. — Оставим зверям, чтобы они попировали?

— Нет, — ответил Афобий. — Зароем эту падаль поглубже, дабы его никто не мог найти. И забудем об этом случае. Пусть те, кто его нанимал, поломают голову, куда он делся. А затем, когда поймут, что он уже находится в Тартаре, будут искать следующего. Но на это потребуется определённое время, что нам на руку. Но ты, Даро, всегда помни о том, что я тебе говорил. Будь всегда настороже. Даже во время дружеских сисситий. Яд может быть где угодно: в кубке с вином, в жареной куропатке, зайце, испечённом на угольях, даже в сушёных смоквах или солёных оливках...

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза