Колыбель богов

Меч назывался кхопеш[115]. Даже бронзовым кхопешом наносились страшные раны; им можно было пробить любые латы. А уж меч из небесного металла мог перерубить любой бронзовый клинок, как тростинку. Конечно, для этого нужно было иметь немалую силу. Кхопеш считался «царским» мечом, и Сфенел не пожалел с ним расстаться, тем самым как бы принеся жертву богам, которые послали Даро, чтобы спасти его сына.

— Ты бы поостерёгся Еврисфея, — как-то сказал Афобий. — До меня дошли слухи, будто он замыслил против тебя что-то недоброе. Его сдерживают только твой посольский сан и чересчур доброе отношение к тебе ванаки, который не простит сыну его козни. Конечно, если о них ему станет известно. И поверь мне, Еврисфей хорошо умеет маскировать свои коварные замыслы.

На этот раз они вместе с другими юношами из знатных семейств пировали у Тимоса, сына лавагета, который тоже воспылал дружбой к Даро. Вместе они проводили много времени: бегали наперегонки, сражались на мечах в учебном бою, совершенствовали своё мастерство в стрельбе из лука и охотились на зайцев и лис. У Афобия был великолепный лаконский пёс-следопыт с потрясающим нюхом по кличке Стиракс. А Тимос ходил на охоту с Актисом — отцовским гончим псом критской породы.

Они днями шатались в окрестностях Микен и возвращались только поздним вечером. В конечном итоге Даро понял, что стоит за этими охотничьими забавами — друзья хотели убрать его подальше с глаз Еврисфея. Может, сын ванаки забудет о мнимой обиде, которую нанёс ему Даро нечаянным спасением, и не станет замышлять против него недоброе.

Прежде чем ответить, Даро хорошо прицелился и выплеснул остатки вина из своего кубка в коттабий[116].

— Надо же! — восхитился Афобий. — Ты опять попал в чашу! Видно, тебе везёт не только в кулачных боях и на охоте, но и в любви.

Даро многозначительно улыбнулся, но ответил несколько невпопад — на слова друга о предполагаемом коварном замысле Еврисфея.

— Предупреждён — значит, вооружён, — сказал он с беспечным видом. — И хватит об этом. Ты лучше покажи мне город, а иначе что я буду рассказывать на Крите? Лесов и гор у нас тоже хватает, да и дичи немало. Мне, кстати, многие завидовали, что я увижу Златообильные Микены. Увидел... — Даро хохотнул. — Пиршественные столы, превосходных охотничьих псов и твою физиономию, которая скоро будет мне сниться.

— Тогда встали и пошли! — рассмеявшись после слов Даро, решительно сказал Афобий. — Я уже сыт и пьян, извини, Тимос. А вы продолжайте, друзья, славить Диониса, который научил нас выращивать виноград и делать превосходный напиток, усладу нашей юности, — вино! Мы же немного прогуляемся по городу, проветримся и ближе к вечеру снова присоединимся к вам.

Выйдя из дома лавагета, они поплотнее запахнули плащи. Дул северный ветер, в воздухе кружили мелкие снежинки, но сразу таяли, не долетая до земли. Зима в Ахияве выдалась холодная, но Даро был хорошо закалён, благодаря тому что купался в море круглый год, и чувствовал себя превосходно. Да и как не чувствовать, если пирующие пили вино по критскому обычаю — не разбавляя, подстраиваясь под героя-критянина, который стал для юных микенцев авторитетом? А вино из Стронгили, которым Видамата щедро снабжал Даро, чтобы тот угощал своих новых друзей, между прочим, было выдержанным и очень крепким, поэтому юношей согревал внутренний жар.

Так вместе с Афобием юный эпакридиарх и обследовал все потаённые места микенских укреплений. Особенно его заинтересовала и поразила подземная цистерна, в которой хранился запас воды на случай длительной осады Микен. Она была сделана на глубине примерно в сорок локтей и состояла из прямоугольного колодца, куда выходил керамический водопровод, с помощью которого доставляли воду из природных источников, расположенных на соседних холмах. Чтобы спуститься в подземную цистерну, нужно было преодолеть восемьдесят пять ступенек. Кроме неё существовал ещё один водоём на поверхности. Поэтому от жажды защитники Микен точно не умрут...

Стрела вылетела из густых зарослей можжевельника неожиданно. Обычно на охоте их обходили стороной, потому как продраться через эти зелёные дебри мог разве что кабан с его жёсткой щетиной. Любой охотник, рискнувший залезть в можжевеловый лес, рисковал выбраться из него в одних лохмотьях. Тем не менее в зарослях можжевельника таился лучник, и его стрела летела прямо в сердце Даро.

Чем сложна охота в лесу, так это тем, что даже маленькая, невидимая глазу веточка способна отклонить стрелу в сторону, и дичь преспокойно даст деру. Да и кто будет присматриваться к веткам, когда в груди горит первобытный азарт добытчика, и охотник мечтает лишь об одном — как бы поскорее выстрелить, чтобы зверь не услышал или не унюхал его приближения и не оставил его с носом?