Он вышел из машины и в сердцах хлопнул дверцей. И здесь тупик, дьявол их забери! Без законных оснований улететь отсюда не мог никто – для него это теперь было более чем очевидно. А законных оснований, скажем, в виде авиабилета, спецброни или удостоверения члена Триумвирата, у него не имелось. Последняя надежда вырваться из города потерпела фиаско. Оставалась, правда, автомобильная трасса, но и она не решала проблемы: после полуночи он терял право на пользование служебным автомобилем, и на первом же полицейском посту его попросту задержат. Ну, если не на первом, то на втором уж точно. С этим в условиях военного времени было чрезвычайно строго: угон служебного автотранспортного средства, тем более с государственными номерами, грозил нарушителю высшей мерой наказания. Без суда и следствия: приговор приводился в исполнение прямо на месте.
Уныние овладело им. Он был выжат, опустошён и обессилен. Нет, не суждено ему добраться домой, увы, не суждено! И как он мог совершить такую оплошность, как позволил обокрасть себя! Сейчас бы преспокойно трясся в купе международного вагона и горя б не знал. Да что уж… Теперь ведь никому не докажешь, что билет у него был. Да и доказывать, собственно, некому.
Он сплюнул и поднял глаза к небу, с тоской провожая взглядом только что взлетевший пассажирский «Боинг». Звуковая волна накрыла его с головой и ушла вперёд, вслед за лайнером. А он всё стоял с задранной вверх головой и продолжал смотреть в душное мутное небо.
Там, наверху, под самым небесным куполом, неподвижно висел розовый дирижабль с традиционной надписью на борту: «Good Year!» А под ним, прямо в небе, гигантскими буквами, видными за десятки километров, светилась лазерная голограмма, дублировавшая текст розовой листовки об объявлении войны:
Дальше следовал подробный свод правил поведения в условиях военного времени, с особым упором на запретах, нарушение которых каралось очень строго, вплоть до смертной казни. В самом конце официального послания народу шёл подробный перечень поощрений, наград и бонусов наиболее отличившимся на арене военных действий, а завершал эпохальный документ прейскурант цен на человеческие скальпы: скальп мужчины – сто баков, женский – пятьдесят, детский – двадцать пять. Лысые, себорейные скальпы и скальпы, стриженные «под ноль», в приёмных пунктах не принимались и оценке не подлежали.
Всё как обычно, ничего нового.
Он поднял голову ещё выше. Там, на границе стратосферы, теряясь в облачном слое, тонкой, едва различимой серебряной нитью пролегала сверхскоростная правительственная монорельсовая трасса. Простым смертным туда путь был заказан.
Ходили легенды, что она сделана из чистой углеродистой стали. Однако никто в этот бред не верил.
3.
Он курил сигарету за сигаретой и с тоской смотрел, как один за другим взлетают в небо белоснежные лайнеры. Когда лётное поле окончательно опустело, народ с шумом, с гвалтом, с бранью повалил с территории аэропорта, изливая нереализованные гнев и агрессию на интерьер аэровокзала, на не успевших увернуться служащих терминала, на цветочные клумбы и припаркованный автотранспорт. Досталось и его машине: кто-то в сердцах пнул ногой бампер, кто-то своротил зеркало заднего вида, а кто-то «уронил» кирпич на заднее стекло, и оно с характерным шелестом осыпалось в салон. А он продолжал пускать дым, пыхтя уже пятой сигаретой, и не замечал ни людей, оценивающих его одинокую фигуру враждебными взглядами, ни полицейских, с безопасного расстояния наблюдающих за экзальтированной толпой, ни перепуганных работников аэропорта, жавшихся по углам во избежание побоев.