Колыбель тишины (СИ)

— О чём думаешь? — спрашивает Оля. В мягком дневном освещении она и сама кажется светлой. Наброшенный на плечи цветной плед возвращает воспоминания об осени своей палитрой, хотя снаружи уже зима. Волосы на плече и перевязаны у концов. Она сидит в кресле, а не в инвалидной коляске, и Йореку это кажется знаком исключительного доверия — потому что так она никогда не стала бы встречать кого-то чужого. Он смотрит на её пальцы, а когда она начинает говорить, поднимает глаза на её лицо. Оля смотрит с ласковым укором. — Если мы не будем разговаривать, мы ничего не добьёмся.

Хочет ли он чего-то добиваться? Раньше Йорек двигался по течению. Он не смел задерживаться, не смел останавливаться — это чревато последствиями. Немилосердная судьба стреляла по спинам отступавших. Йореку оставалось лишь идти вперёд. Много ли изменилось?

— Хочу кое-что понять. Скажи, как я выгляжу со стороны?

Задавать такие вопросы — довольно странно. Он и сам должен понимать. Йорек в этой жизни попробовал почти всё, что только можно — это не повод для гордости, но всё же весомый аргумент. Все грехи, что ныне считаются естественными для отбросов общества, он в себе уже несёт. Возможно, их он в зеркалах и видит.

Йорек чуть потягивается. Он сам сидит на подоконнике рядом, но расположился так, чтобы видеть Олю напротив. Девушка, видимо, и это учитывает, потому что задумчивый взгляд окидывает комнату и возвращается к Йореку. Разговаривая с людьми, она всегда смотрит на них и глаз не прячет, это приятно. Йореку вспоминается Имир: «Я все делаю правильно?». Нет, Имир ошибалась. Ей стоило больше внимания уделять собеседнику, если она хотела действовать быстро и ловко. Сейчас, правда, об этом думать не хочется.

Оля опирается на подлокотник и рассматривает его, уголки губ чуть приподняты, но в карих глазах — не скрываемая игра мысли. Йорек любит это выражение. Она ответит честно, потому что он честно спросил.

— Первое впечатление — обычный, — наконец говорит Оля. — Но почти сразу понимаешь, что таких людей никогда раньше не видел и вряд ли увидишь. Я не знаю, в чем это проявляется. Это просто есть, оно с тобой. Ты какой-то особенный. Кроме того… Ты не кажешься закрытым, потому что говоришь свободно, интонации не холодные. Но всё равно близко к себе не подпускаешь. И в итоге никто не знает, что ты хранишь в себе на самом деле.

— А ты хотела бы знать? — слова слетают необдуманно. Здесь, в доме Оли, Йорек не следит за каждым своим словом, как издавна привык. Это всё ещё немного его волнует. А ещё его бросает в жар от собственного вопроса, но Оля смотрит на него спокойно и уверенно.

— Да, — её ответ незатейлив и прост.

Йорек спускает ноги, спускается сам. Покачивается, выбирая, и предлагает переместиться. У Оли чуть дёргается уголок рта, но она соглашается, и Йорек легко её отрывает от кресла. Оля лёгкая и быстро смущается, утыкается лицом ему в кофту. Йорек садится в то же кресло, бережно располагая Олю у себя на коленях, чтобы ей не было слишком неудобно. Вообще-то это и его смущает до ужаса, но, в конце концов… Просто немного приятно. У Оли румянятся щёки, но она терпеливо ждёт.

Йорек закатывает рукава, открывая изрезанную шрамами кожу. Она уже видела это, но выражение в её взоре дороже всех сокровищ. Йорек действительно не думал раньше, что может получать подобное. Раньше он только брал, да и то не касалось чувств и отношений.

— Улицы слишком во мне отпечатались. — Йорек и сам разглядывает разной длины рубцы. То, о чём он не забывал. То, о чём он… Да. — Но я никогда не жалел о том, что был там. Наверно, стоит, ведь у других жизнь спокойнее. Но мне нечему завидовать. Я знаю улицы и знаю их мрак, но не ненавижу их. Можно сказать… я не могу принять себя, но я смирился с прошлым. Оно не давит и не причиняет боль. Моё прошлое — это и есть я.

Оля проводит пальцами по шрамам — аккуратно, нежно, только кончиками. У Йорека вздрагивают ресницы, но больше он ничем не выдает ничего. Девушка пытливо поглядывает на него, и Йорек всё равно смущен. По доброй воле открывать шрамы, ещё и позволять к ним прикасаться — вау, как же глубоко она у него в сердце, если он ей это позволяет? Если он позволяет тому, чем он является, ей позволить?

— Порой мне кажется, — эта откровенность даётся очень трудно, — что я на самом деле и есть улицы. Я взял у них всё, что они дают. Всё, что только можно. И стал их прямым продолжателем. Поэтому я себя ненавижу — каждый раз, глядя в зеркало, я вижу в себе только улицы. Поэтому их яд меня не убивает. Змея же сама себя не укусит.

Оля задумчиво кивает. В её положении получается, и она, протянув руку, положив ладонь за затылок Йорека, притягивает его ближе к себе. Зарывается пальцами в короткие тёмные волосы, её дыхание у макушки, а сам Йорек утыкается ей в плечо. Она тёплая. Закрывать глаза приятно.