Колыбель тишины (СИ)

Смотритель обсерватории — серый, призрачный, пепельный, у него бледное лицо, бледные глаза и бледные губы, у него мягкий голос и мягкие манеры. Он долго жил один и потом привыкал к новым людям. Он знает, как нужно хранить это место. Он хочет хранить этих людей.

Он для них — не руководитель отделения, не в первую очередь, во всяком случае. Потому что Валька, вваливаясь в обсерваторию, в которой вообще-то не живёт, напоминает о себе фразой «Я дома». Потому что Марк, спасаясь от Сашкиных проказ, забирается наверх — туда, где он чувствует себя в безопасности, и это место не за пределами территории. Потому что Сириус мчится сюда средь ночи, как чувствует неладное, хотя, согласно первому о себе впечатлению, он мог бы просто дождаться начала рабочего дня.

Для этих людей он не просто смотритель обсерватории. Не просто верхушка отдела. Он — Лев. Тот, к кому они обращаются и кого считают душой этих стен, душой чуть серебристой, немного неловкой, немного ласковой — душой, что их принимает и хочет их принимать. Должно быть, именно поэтому отделение не будет никогда просто «отделением». Но точное определение им только предстоит узнать.

Хранителю этого места никогда не доводилось хранить ещё и людей. Но это то, чем он отныне будет заниматься. И чем заниматься хочет.

========== «Неспящие» (Роан, Люси) ==========

Комментарий к «Неспящие» (Роан, Люси)

В два ночи и не такое в голову приходит.

На дома, виднеющиеся из окна пятого этажа, косым потоком бережно ложится свет. Затонированные рассветом, окна встречают его равнодушно и прохладно, на ровных гранях дрожит свежесть, срываясь с ветерком и проносясь над сонным городом. Минута затишья — должно быть, во всем Авельске сейчас никто не дышит. Даже Роан задерживает дыхание, боясь момент спугнуть. Крепче сжимает горячую поверхность кружки и смотрит, как стены соседних домов окрашиваются из блеклого привычного оттенка в розово-персиковый, румяный и прелестный, как смущенная невинная душа.

— Почему не спишь?

Этот голос знакомый не потому что подстраивается под интонации более родные. Просто Роан слышит его часто: обладатель голоса много говорит, смеется, прикрикивает. Молчит — тоже с особым выражением. Со временем привыкаешь даже к таким простым вещам, и Роан с уколом недремлющего сожаления думает: а ведь он не привязывался раньше к полукраскам. Не допускал такого. Это было еще до появления в его жизни Каспера, до того, как он потерял сердце — и нашел его в другом человеке.

На его плечи ложится просторный белый плед, как будто подзащитного кутают. Это Роан всех защищает, но сейчас он о том совсем не думает. Он никогда не думает, что бережет на самом деле каждого из них. Все перестает быть особенным рано или поздно. Бессмертный ловит себя на мысли, что не может никак считать обычными свои чувства. Сумятица в душе не делится доводами с головой. Роан не чувствует себя тревожно, но и до спокойствия ему далеко.

Самая тонкая грань. Едва различимая черта между бодрствованием и путешествием по долине снов. Краткая явь, говорящая, что здесь потеряться легче, чем найтись.

Что Роан ищет? В себе. Не в других. Он находит в других все, что в них есть, но именно в себе не ощущает точности.

— Не спится, — отвечает он. Между предыдущей фразой тихого диалога и его ответом проходит от силы пару секунд, но в них успевается обнять вселенную. Мышление Роана слишком запутанно и напоминает больше нейронную сеть, чем типичное распределение знаний и раздумий по категориям. — А когда не спится, всегда находится то, над чем стоит поразмыслить.

— А, так ты думаешь. Мне уйти?

— Нет, — он даже качает головой. — Присаживайся. Давай поговорим.

Стынет улично весна. Узкий кухонный стол — прямо напротив окна, у него три стула, и на соседнем устраивается девушка в шортах и майке, открывающей плавный изгиб шеи и аккуратные ключицы. Узкие плечи крепкие, но не широкие. С левого сползает лямка, и девушка в полузабытьи ее поправляет. Ногти на руках бесцветные, но уже к дневному часу на них будет какой-нибудь узор.

— Скорее всего, — говорит она рассеянно и словно в пустоту, — я могу долго не спать. Есть ведь такой параметр, как потрясающая выносливость, и я им часто пользуюсь при редактировании. Но все равно я нуждаюсь во сне, как и другие люди. Меня это расстраивает. Если есть что-то, в чем я могу быть особенной — я хотела бы видеть это достоинством, а не просто чертой.

— Так ты хочешь быть особенной, Люси? — спрашивает Роан. На него поворачивается острое личико, золотистые глаза с поднятыми уголками. От окна соседнего дома отражается прямой луч, играет на ресницах и тонет в градиенте на волосах — кудри спадают открыто на плечи и вниз, по спине, переливаясь в оттенках.

— А разве кто-то не хочет? — вопросом на вопрос отзывается девушка. Роан показывает на плед, но она качает головой: — Это тебе. Я не мерзну.

— Так усердно себя улучшая, ты не чувствуешь, что теряешь что-то важное? Идеал недостижим.

— Я понимаю. Но пока странность мне подчиняется, я еще могу к нему стремиться.