В голосе Черного прозвучало братское участие. Он даже улыбнулся. Но ни улыбка, ни слова участия, ни сейчас, ни позже так и не смогли возвратить мальчику успокоения. Неотвратимо висело тяжелое "Расскажет... расскажет... продаст". Однажды он подошел к заброшенному колодцу, посмотрел вниз - там, на дне шурфа, на поверхности воды виднелись неприятные бурые масляные пятна, из воды выступали края громоздкого не то деревянного, не то железного предмета. Мальчик бросил камешек - тот хлюпнулся в вязкую жижу... Пришел он к колодцу и на следующий день, а позже еще и еще, не догадываясь, что это у него стало входить в привычку...
- Надо расколоться, - без колебания посоветовал Ромка, выслушав сбивчивый неровный рассказ мальчика.
- Злой он...
- Кто? Военрук?
- Со мной здесь сестренка. Выгонит?
- Все равно. Я бы повинился.
- Тебе что? Подсказал - и до свидания... Обойдусь без советов! - обрезал Корноухий, взвинчиваясь.
- Эх, ты!
- Ничего я тебе не говорил... - он поспешно стал пятиться. - Никакого портсигара не было у меня. Зачем портсигар некурящему? А ты поверил - уши развесил. Поверил в выдумку...
Корноухий сбежал по ступенькам вниз.
- Стой! Не бойся! Останется между нами - слышишь, между нами! Стой же, чудак-человек! - горячо, обескураженный очередным "вывертом" приятеля, тщетно кричал ему вслед Ромка. Корноухий и слышать ничего не хотел. Он выскочил на тропу, почти бегом направился через пустырь...
Корноухий убежал, а Ромка направился следом на территорию детдома. Он шел, не догадываясь, что сейчас, по возвращению его, произойдет событие, которое отодвинет надолго от него детдом. А случилось вот что. Во дворе шла разгрузка старенькой полуторки: подростки стаскивали на землю, а затем относили на кухню большие металлические фляги с молоком, ящики с брынзой. Взамен кузов грузился такими же, но только пустыми флягами. Ромка стоял неподалеку и невольно слышал обрывки фраз шофера, худого, мятого, казалось, с сотнями морщин на лице, шее, со вздутыми синими узлами жил на руках.
- Захотели чего? О масле забудьте, - говорил он, готовя себе дрожащими руками из обрывка газеты и махорки сигарету.
- Масло у нас идет туда, - он многозначительно нажал на "туда", - ни грамма, ни миллиграмма. Чем, говорится, богаты, тем и рады. Выживете и без масла. Брынзы подкинем, ящиков десять, и творожку можно. Молока...
- С молоком не спешите, - отвечал тому, тоже мастеря сигарету, детдомовский хозяйственник. - Может быть, что-нибудь взамен привезете. За сто верст везти молоко...
- У нас и своим-то в Карповке - с гулькин нос. Брынзу дадим.
- Как Карповка?
- Стоит. Есть просит - суют шиш: мол, слопала мышь... - говорил незнакомый шофер.
Раз грузка-погрузка полуторки закончилась. Шофер с хозяйственником молча покурили цигарки, побросали окурки на землю, втоптав в глину подошвами сапог.
- Карповка... Карповка... - зазвенело в ушах Ромки, будто речь шла не об обыкновенном поселке на побережье, а о чем-то неведомом, притягательном.
- Эй, пацан! С книжкой который, - на Ромку, встав на подножку кабины, глядел шофер, - открой ворота.
Ромка сунул книгу за пазуху, побежал впереди машины. Бежал, уже обдумывая пришедшую неожиданно в голову затею рвануть из детдома на полуторке. Машина выкатилась со двора, не успела перемахнуть лужу спереди, как Ромка, наспех закрыв ворота, нагнал ее, ухватился за борт, подтянулся на руках и упал в кузов, в просвет между флягами. Лежал долго, не смея поднять голову...
Над головой под перестук фляг дрожали облака...
И вот, почти год спустя после побега из детдома, судьба привела Ромку в избушку Пароходной Тети...
Проснулся он от слабого толчка в плечо. Обернулся и, увидев перед собой человека в милицейской форме, сидящего на табуретке, встрепенулся, присел на краешек топчана. Позади милиционера, приложив пальцы к губам, стояла Пароходная Тетя. Милиционер был стар, редкозуб, усат, с розовым картофельным носом и с узкими глазами-щелочками. Левой рукой он держал за ремешок полевую сумку, правую опустил на Ромкины колени, зачем-то постучал по коленке и сказал, еще более сузив глаза, с ласковой иронией:
- Здравствуй, Гришка...
Ромка метнул недовольный взгляд на женщину, опустил глаза.
- Я не Гришка, - буркнул он в ответ.
- А кто ты?
- Роман.
- Ромка, значит. Какая разница, Гришка или Ромка? Вставай, Ромка, одевайся.
- Зачем?
- Пойдем.
- Куда?
- Мыс тобой, Ромка, - сказал с нарочитой мечтательностью милиционер, - пойдем к тебе домой.
- У меня нет дома.
- А детдом - не дом? - милиционер нажал на слово "дом".
- Зачем?