Колыбель в клюве аиста

Я слушал Сайдуллаева и представил себе кизячью пору: у усадеб, прямо на улице там и сям, мочился, уминался навоз, глухо грохотали деревянные колодки с навозной жижей, вдоль заборов возникали поля с кирпичами сохнувшего кизяка...

- Наелись и напились, артисты, верно говорю? - перед нами стоял человек, в котором Азиз Сайдуллаев поочередно менялся с Полундрой. - Ставлю боевую задачу, - Полундра воткнул в бок горы навоза вилы. - Предлагаю навоз превратить в кизяки. Харчи наши - работа ваша.

Мы вошли в коровник. Сайдуллаев вилами ковырнул, выбросил наружу, за дверь, бурую массу навоза.

- Вот так! Задача ясна?

Мы немедленно принялись за работу, вычистили коровник, а вечером, перед закатом, хозяйка со словами "до завтра" поспешно сунула нам в руки по небольшому свертку с хлебом, вареной картошкой и початком вареной кукурузы.

Горку предстояло разворотить, умять в пластичную массу, а потом приняться за изготовление кизяка. С тем и явились мы утром следующего дня во двор Сайдуллаева. С ходу взялись за виллы - те замелькали в руках. Впрочем, энтузиазм столь же быстро угас.

- Привет гастролерам, - поздоровался Полундра. - Не идет работа, - весело пропел он, хотя в голосе его ясно чудилось неудовольствие.

Мы вскочили на ноги.

- Сидите, сидите - подменю вас.

Хозяин со словами: "Вперед, Азиз Сайдуллаев! Ни шагу назад! Даешь штурм!.." заработал вилами, ловко поддерживая их культей и здоровой рукой - так живо, что и мне, и Ромке стало неловко за нашу беспомощность.

- Десант! Десант! Десант! - выкрикивал он, врезаясь вилами в бок горы, будто в нечто действительно враждебное. Ромка забрал из рук Полундры вилы, чтобы последовать примеру бывшего морского десантника.

Теперь и мы со словами: "Десант! Десант!.." заходили вилами.

Увлеченные работой, не заметили ухода хозяина.

Громоздкая куча навоза между тем обрела форму огромной округлой шайбы. Мы долго из ведер поливали "шайбу".

Вскоре вернулся хозяин. Он вел на поводу лошадь.

- Кто умеет держаться в седле? - говорил он, поглаживая культей жилистую голову лошади, другой выскребывая из гривы остатки репья. - Ты? Местный? - повернулся он ко мне.- Садись, артист, на коня. Слушайте боевую задачу. Ты на лошади пойдешь по кругу - твоя задача уминать, ясно? А ты - что приуныл?! Выправка?! Ты действуй водой! - Сайдуллаев-Полундра обвел взглядом, будто оценивая "шайбу", окопанную по периметру арычком с водой для полива. - Уяснил? А сейчас, - он сделал многозначительную паузу, взглянул на часы, - через четыре часа фашисты должны быть сброшены в море, - и срывающимся голосом скомандовал: - Раз! Два! Три - штурм!

Я послал коня по кругу, Ромка отчаянно заработал ведром, раз за разом выплескивая воду под ноги лошади.

- Десант! Десант! - выкрикнул напоследок, покидая нас, Полундра.

- Десант! Десант! - еще долго стояло в ушах.

Я делал на лошади круг за кругом, Ромка вовсю орудовал ведром, бегая вокруг "шайбы". Масса "шайбы" набухала, движения лошади отяжелели, она проваливалась по брюхо, шла неохотно, то и дело останавливалась. От обилия воды масса превратилась в темно-бурое месиво, комья летели во все стороны, обдавая нас с ног до головы. Порою казалось: стою верхом на лошади я, будто вкопанный, на месте, в центре месива, а окружающее - дувал, ворота из погнутых жердей, избушка, у дверей фигура хлопочущей розовощекой матроны - все это кружится, кружится вокруг.

- Десант! Десант! Через четыре часа!

Желание уложиться в срок было так велико, что мы не заметили, как вышел на крыльцо Полундра с ружьем, как долго целился в сторону. Ромка тронул меня за локоть:

- Смотри, бабахнет...

Воробьи стаями носились по двору, садились на землю и мешали курам клевать жмых. Выстрел удался - несколько птиц упали замертво. Конец работы совпал с визитом мужчины, у которого Сайдуллаев на пристани интересовался сбытом горшков. Горшечник держал в руках чемодан из фанеры. Он с хозяином прошел в избушку, оттуда горшечник вскоре вышел с холщовым мешком вместо чемодана.

Мужчины, завершая беседу, остановились во дворе, рядом с нами, Сайдуллаев сказал громко:

- К черту! Натуры у меня, - он провел ладонью под подбородком, - вот что, гони, - он потер палец о палец, - тогда и любовь. Сало не нужно и даром.

Горшечник ответил:

- Ты не прав. Сало - продукт малопортящийся... Мужчины минуту-другую поспорили, после чего горшечник покинул двор.

- Отлежится масса денька два, тогда можно и лепить кизяки, - произнес Сайдуллаев не то нам, не то себе. Произнес не без сожаления, но тут же, будто испугавшись, опомнился, повеселел, подмигнул, обратился в Полундру и уже голосом Полундры добавил: - Вам, артисты, скучать не придется! Есть дело!

Он повел нас в конец усадьбы, на глиняный карьер, с пирамидками сохнущего самана, подвел к обрывистому уступу карьера.