Колыбель в клюве аиста

- Накопать глины, - ставил Полундра очередную "боевую" задачу. - Подтащить в мешках мякину с колхозного тока, ну и... - он обвел нас излучающим радость взглядом, таким, какой следует обычно перед объявлением приятного сюрприза, - приготовить раствор - на новый штурм, артисты! Будем лепить саманы! Командиром назначаю тебя, - он похлопал по плечу Ромку. - Вопросы?

5

Возвращались вечером задами огородов. Ромка подобрал в траве подстреленных воробьев, а когда вернулись к себе, на берег, распотрошил, нанизал тушки на проволоку, сунул в огонь - жарево получилось отменным.

Потом мы сидели, притулившись к корпусу лодки. В воздухе хлопали чайки. Птицы, петляя, набирая и теряя высоту, улетали дальше, дальше, туда, где виднелся силуэт парохода, и не силуэт даже - обыкновенное темное пятнышко, сжимающееся и таящее на глазах.

Насмотревшись, Ромка обернулся - сидел он на песке, обхватив руками колени, - и спросил, что я думаю о Полундре.

- Дядя Азиз? - не сразу сообразил я. - Так он же...

Ромка не дал мне выговориться.

- Твой дядя Азиз, - передразнил он, - знаешь кто? По-моему, этот дядя Азиз... Мне кажется, дядя Азиз... жулик.

- Жулик?!

- Что удивляешься? Хотя, - он сделал небольшую паузу, - я не уверен на все сто процентов, надо еще приглядеться.

- Ведь воевал он...

- В морской пехоте... - согласился Ромка обескуражено.

- Разве может быть такое?

- Эх, Додик, - сказал в сердцах Ромка, - мало тебе пришлось помотаться. Хлебнешь с мое - поймешь.

- Ромка, - почти шепотом позвал я его, хотя вокруг нас не было ни души.

- Что тебе?

- Почему он жулик?

Ромка, однако, вместо ответа вскочил на ноги, подпрыгнул, опустился на руки, прошелся по песку на руках, снова встал на ноги, разбежался, кувыркнулся в воздухе. Следующее сальто Ромке не удалось - он шлепнулся на спину, блаженно распластался на спине. Прилег рядом и я. Мы долго лежали молча, разглядывая затухающее в предзакатье небо...

6

Мы приготовили раствор из глины в глиняном карьере, потом налепили кизяков, три дня возились в бурой навозной жиже, таскали формы - хлопали оземь деревянными колодами. Пароход появился на пятый день: будто таился он, дожидался конца нашей работы, а дождавшись, включил двигатель и теперь, волнуя заждавшихся, надвигался на пристань.

"Советская Киргизия"!

Мы побросали формы, окунулись в арыке, вытребовали у хозяйки положенные пайки.

Неподалеку от пристани столкнулись с Сайдуллаевым.

- Э, артисты! - протянул он радостно и уже, казалось, собрался ставить "боевую задачу", но, почуяв в нас непривычно жесткое, осекся, немигающе поочередно стал вглядываться в глаза каждому. Мне даже почудилось, что после того, как Ромка, расхрабрившись, бросил: "Пока, дядя! Ищи дураков!", он вздрогнул, выдавил:

- Вы что, артисты! Я же хотел хорошего... Мы побежали на пристань.

- Действуй, как я, - наставлял Ромка. - И только, пожалуйста, посмелее.

Я соглашался, мысленно снова видел себя на борту парохода рядом с Ромкой, прокручивал в голове вариант проникновения на пароход, прокручивал, не догадываясь, что и теперь через какие-то минуты судьбе будет угодно снова испытать меня, и придется снова отступить, попросту говоря, не выдержать испытания, что по дороге на пирс меня окликнут, и я, обернувшись, увижу Садыка - он подкатил на подводе к дощатому складу, где стояла небольшая очередь таких же подвод, - что брошусь я к нему с покаянностью блудного сына...

- Смотри-ка, объявился! Его разыскивают по всему побережью, где только не шарили, а он - вот! - с такими словами встретил меня Садык. - Что потерял на пристани? А этот? - кивнул он на Ромку. - Ага, понятно. Спутался с урками, - слово "урками" Садык произнес со смаком, голосом человека, видавшего и не такое. - Промышляете, что ли?

Слово больно задело Ромку. Сжав кулаки, он рванулся на обидчика, да так яростно, что я едва успел встать между ними. Садык струхнул, побледнел, хотя и успел принять оборонительную позу. На том конфликт исчерпался. Ромка сплюнул и со словами: "Ладно, не стану пачкать руки" отошел, поднялся на пирс, присел на ящик в ожидании меня.

- Смотри-ка, урка! С финкой небось, а! Да я... - минуту-другую, забыв о встрече, Садык запоздало взвинтил себя, продемонстрировал несколько приемов, с помощью которых, приведись, он сокрушил бы "урку".

- Он не урка.

- Кто же тогда?

- Хороший пацан,

- Знаю хороших. Видел. Хорошие, когда спят... а в кармане - финка.

- Нет у него финки, - поклялся я.

- Ладно, - смягчился Садык, доставая кисет. Он скрутил цигарку, затянулся и наконец-то продолжил прерванное. - Обшарили берег, думали - веришь? - что утонул. Кто-то видел тебя на озере в тот день. И лес обшарили, горы. И, веришь, уже стали поговаривать, мол, одного брата Бог взял, другого пожалел.

- Пожалел? - не дошло до меня.

Садык секунду-другую глядел, что-то увязывая в уме, а потом расплылся:

- С тебя причитается - суюнчу[5]: брат твой вернулся с войны.

- Мой?! Брат?! Разыгрываешь!

- Знаешь что... Иди ты!

Садык взобрался на сиденье, крутнул вожжами:

- Значит так. Жди меня здесь. Подвезу - не успеешь очухаться.