Колыбель в клюве аиста

Встретились они на той же неделе, в том же телецентре, но уже в иной ситуации. Как коллеги. Потому что теперь и Рахманов стал обладателем удостоверения в красном переплете, точь-в-точь такого, какое в сумочке носила Виолетта, с той лишь разницей, что на Виолеттином было написано "режиссер", а на Рахмановском ― "фотограф". Надо ли говорить о том, как радовался Рахманов удостоверению. Отныне он мог свободно носиться по коридору студии, втискиваться в технотронные тонвагены и лихтвагены, окликивать запросто пацанов-осветителей, толкаться в очереди в студийном буфете ― словом, делать то, что позволялось человеку своему, телецентровскому. Он радовался возможности постоянно видеть Виолетту. Так что Мустафа прав ― тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить! Но-о! ― что мог знать наивный Мустафа о тонкостях влюбленной души с ее загадочными движениями, где малейшая неосторожность могла в любую минуту обратить в ничто большое чувство?!

― Не нам судить, Миша, ― сказал я Мустафе.

Не исключено, что "нам" Мустафа воспринял как замаскированное "тебе". Он осекся, опустил голову. "Но ведь сам-то я сужу, ― продолжал думать я, ― что за ханжеское устройство ― человек: не хочу судить, а сужу, не хочу потрошить, а потрошу. Ну, а Мустафа? Какая олошка его укусила? Ему что известно о Рахманове и Виолетте?"

"Она недостойна его", ― так говорят о людях, очень близких, ― думал я. ― Но откуда знать Мустафе, что между Рахмановым и Виолеттой нет ничего существенного, если под существенным понимать близость, так и не произошло? Что в годы совместной работы на телевидении между ними стояла полоса, которую Рахманов не решился переступить. Что Виолетта не помышляла об этом. Между ними держались отношения, принятые считать дружескими. Что, более того, Виолетта порою доверяла Рахманову едва ли не сердечные тайны, вводила в курс своих романов, завязывающихся и развязывающихся у нее с безоглядной легкостью. Что, если он и бывал у нее дома, то разве что затем, чтобы отвести душу, попить кофе, поговорить о том о сем, о Приозерье, в первую очередь, делах производственных, во вторую, обсудить кинофильм, чаще зарубежный, прокрученный в Доме кино, куда Виолетта имела допуск как член актива, а также на правах личного знакомства кинолектора, пожилого, конечно, мужчины, наезжавшего в город раз в год. Что Рахманов наедине с ней, сдерживая желание, слушал терпеливо, порою в самом деле загораясь, архисерьезное щебетание об очередной литературной бомбе.

И то, как однажды в порыве откровенности Виолетта рассказала о тайне встреч ее у трюмо с "дамой", после чего собеседник едва не поперхнулся кофе?..

― Тебе нравится здесь, Миша?

― Да, интересно.

― Что интересно?

"Я мог бы рассказать и не такое. Ну, хотя бы о том, как просчитался с карьерой телевизионщика наш Рахманов..."

― Работа ничего, дядя Дауд. Чего тут только не увидишь...

― Нравится ― значит свыкнешься.

"...Что стряслось на чаепитии..."

― Освоился ― работа не сложная.

― Слышал, осенью забирают в армию.

― Уже предупредили.

― После армии куда?

"...О замечательном застолье на квартире у Виолетты..."

... Рахманов был приглашен на кофе и на "кинолектора", по словам Виолетты, зубра киноведения, киношпагоглотателя, потрясавшего Дом кино красноречием, эрудицией, человека, имевшего, несомненно, свою орбиту в Галактике, именуемой "кино". Приглашение, конечно, не обрадовало Рахманова. Более того, оно привело его в тихую ярость: да неужто он, Рахманов, ничто? Неужто его можно вот так, как половую тряпку, пнуть? Неужто в нем нет и капельки притягательного? Он шумно поставил на стол бутылку "Столичной", направился в коридор, чтобы водрузить на вешалку великолепные коричневый болоньевый плащ и шляпу-тирольку. Виолетта обомлела в ужасе: это Рахманов-то с бутылкой в кармане! Рахманов до сих пор в присутствии ее, Виолетты, не бравший и капельки спиртного в рот, никогда не позволявший неделикатных действий, этот учтивый, с тонкими манерами, насколько возможно человеку, получившему изначальное воспитание в глухой ― конечно же! ― провинции, именуемой Приозерьем, мужчина этот, Рахманов ― в обличии забулдыги?! Было от чего хозяйке однокомнатной квартиры и замечательного трюмо прийти в ужас!