Колыбельная

Андрей Петрович был пожилой человек. Он ходил, опираясь на трость. Ему было сложно вставать из-за боли в спине, а спать еще сложнее, потому что по ночам в его старую голову приходили воспоминания. Когда у него кололо в боку, он подходил к холодильнику, где хранились медикаменты, раскрывал дверцу и стоял, пытаясь вспомнить, в каком из пузырьков содержится необходимое лекарство. Взяв нужный пузырек, он прежде всего проверял, не вышел ли срок годности. Если срок годности не вышел, он откручивал пробку и по капле наполнял столовую ложку. Средство было горькое, но Андрей Петрович не чувствовал горечи; в последнее время он вообще ничего не чувствовал. Жил он один в маленькой квартире. Дети его не навещали. Дочь звонила по вторникам и четвергам, чтоб рассказать о своих проблемах. Он слушал ее, не понимая и половины из того, что она говорит, но поддакивал и жалел бедную девочку, жизнь у которой не удалась. Называл нежно «моей козочкой». Дочь злилась: «Папа, мне почти сорок, какая я тебе в задницу козочка» и вешала трубку. На улицу Андрей Петрович выбирался редко. Снаружи его всё пугало: и то, как ему говорят «эй, папаша, чего плетешься, уйди с дороги», и то, как уступают место в автобусе. Ему казалось, что прошло совсем немного времени с тех пор, как он сам уступал место. Андрей Петрович не чувствовал себя старым, но не мог доказать окружающим, что он всё еще молод.

Вчера Андрей Петрович получил пенсию, а сегодня решил купить в супермаркете куриных яиц, на которые полагалась большая скидка. Боль отошла, Андрей Петрович чувствовал себя готовым к свершениям. Спускаясь по лестнице, он поздоровался с соседкой, но та не ответила, потому что была погружена в свои одинокие мысли. Однако Андрея Петровича это не смутило. Он стал насвистывать старую песенку. На улице смуглая девочка лет двенадцати с шарфом, обернутым вокруг тонкой шеи, уставилась на него своими выразительными синими глазами. Наверно, решила, что дед сошел с ума, веселился про себя Андрей Петрович. Но девочка глядела не на него. Бесцельно гуляя по двору, она вдруг осознала, что все люди смертны, и она в том числе. Однажды ее положат в могилу, в холод и сырость ямы, навстречу белым корням подземных растений и слепым червям, которые не ощущают никого, даже себя, просто жрут, что придется, и исторгают из себя органические отходы: так живут многие люди, им всё равно, живы они или мертвы, но она ведь не такая… От осознания своей смертности девочка и уставилась в пространство, ничего не замечая вокруг. Дрожа от ужаса, она стала ходить вокруг дома. Ей казалось, что раньше она жила в тумане, а теперь туман рассеялся и вещи, которые ее окружают, стали четкими, как на чертеже, а самая четкая — надвигающаяся на девочку смерть. Девочка потрогала обледенелые качели. Она не знала, чем еще заняться, и не понимала, зачем вообще чем-то заниматься, если всё равно умрешь. К ней подошла подружка. Она что-то щебетала своим веселеньким голосочком. Как птичка, подумала девочка, с изумлением глядя на подружку: похоже, та ничего не понимала в жизни и продолжала нести чушь про заколку с фальшивым изумрудом, полученную в подарок от бабушки.

«Да ну тебя нафиг с твоим изумрудом!» — хотела закричать девочка, но не закричала. Вместо этого она попросила примерить заколку, а примерив, восхитилась блеском и изяществом украшения и рассказала, что мама на днях разрешила ей воспользоваться помадой. Про себя девочка думала: так я и проживу до конца дней, окруженная тупыми людьми, которые ничего в жизни не понимают и не видят приближающейся смерти; придется изо всех сил притворяться, что я такая же тупая, как они, и говорить о разной ерунде, иначе я стану изгоем.

Что касается подружки, то она осознала, что умрет, еще месяц назад. Мысли у нее были приблизительно такие же: я должна пороть чушь, как все, а то никто со мной не станет дружить. Она смотрела на девочку и думала с горечью: боже, какая идиотка, выкатывает рыбьи глазищи на мою заколку, что-то произносит щербатым ртом, а сама полная дура; ей и в голову не придет, что когда-нибудь она сдохнет и ее положат в сырую толщу земли; ах, если б она поняла, если бы хоть кто-нибудь понял, чтоб можно было поговорить по душам, но никто не понимает, вокруг одни дебилки, у которых в голове мамина помада и мальчишки; эти тупые дуры считают, что будут жить вечно, но это не так, не так, не так. Вот что думала подружка девочки, хвастаясь своим новым смартфоном. Девочка же смотрела на смартфон подружки с брезгливостью, а вслух хвалила. Среди прочего она заметила, что у Нинки из соседнего двора мобильник попроще, да и сама Нинка, если по чесноку, тупая задавака: даже не знает, как перебросить фотку с одного мобильника на другой.

— Ну а я? — спросила подружка.

— Что «ты»? — переспросила девочка.

— Я не задавака? — спросила подружка.

— Нет, мы с тобой лучшие подруги, — сказала девочка.

— То есть со мной ты дружишь, а с Ниной нет? — уточнила подружка.

— Как с этой идиоткой вообще можно дружить? — удивилась девочка.

— Мне тоже кажется, что Нина тупая сука, — сказала подружка.