Колыбельная

Кошевой не ответил. Гордеев потоптался на первой ступеньке и поставил ногу на следующую. Ступеньки чертовски скользкие, подумал он, надо быть аккуратнее, чтоб не свалиться. На этой проклятой лестнице можно запросто свернуть шею. Он преодолел еще с десяток ступенек и остановился передохнуть. Свет фонарика мигнул внизу и пропал. Гордеев очутился в кромешной темноте. Он замер, прислушиваясь: тишина. «Здесь так холодно, что больно дышать,– подумал он.– Чего я жду? Надо развернуться и уйти. Вернусь тем же путем, что и пришел». Теперь ему казалось, что он пришел в это чужое место один; он что-то ищет здесь, что-то важное, но что, черт возьми, и зачем? Ему ничего не нужно, он всё видел и всё понимает. Держась за стену, он сделал шаг вниз. Потом еще один. Звуки глохли в узком пространстве, морозный пар оседал на стенах. Макушка уперлась в низкий потолок. Гордеев наклонил голову и пробормотал: я пес, сонный пес, мертвый пес. Он провел рукой по голове: волосы были влажные и холодные. Он опустил ногу на ступеньку и поскользнулся. Долю секунды ему казалось, что он сумеет удержать равновесие, но – не сумел. Проехав на заднице несколько ступенек вниз, он наконец затормозил. Попытался встать; правая нога заскользила, и он замер, схватившись рукой за выступ в стене. Спокойствие, подумал он. Мне нужна еще одна свободная рука. Иначе я не поднимусь. Я положу пистолет на ступеньку, осторожно встану, затем наклонюсь и подниму пистолет. Я проделаю это за несколько секунд, ничего страшного за это время не случится. Ему не пришло в голову, что пистолет можно сунуть в кобуру; какая-то часть его мозга считала, что это сон и вскоре он проснется: происходящее просто не могло быть реальностью. Он положил пистолет на ступеньку и, хватаясь руками за стены, попытался подняться. Вставая, он задел ботинком пистолет. Пистолет, ударяясь о ступени, полетел в пустоту. Раздался всплеск, и наступила тишина. Гордеев подумал, что должен бы испугаться, но страха не было. Наоборот, он почувствовал прилив сил. Мысли двигались в голове упорядоченно, как марширующие солдаты. Гордеев понимал, что где-то внизу притаился Кошевой, и медленно, но уверенно пошел вниз. И все-таки, Кошевой, я больше вас люблю детективы, сказал он. Судите сами: я мог бы явиться к вам днем в сопровождении моих людей, мог взять вас совершенно без проблем; однако я сам усложнил себе жизнь. Мой отец сказал правду: я играю в детектива. Играю, потому что иначе скучно. «А что насчет меня?» – спросите вы. А ничего. Вы банальный психопат. Может, у вас раздвоение личности, не знаю. Или вы придумали себе это раздвоение, потому что вам тоже скучно. Молчите? Прекрасно. Знаете, как я проник в вашу квартиру? Я на время позаимствовал у вас ключ, сделал слепок и заказал дубликат. Представляете, сколько лишних проблем я себе создал? Вместо того чтоб сразу арестовать вас, я весь вечер прождал в машине возле вашего дома, как в каком-нибудь паршивом триллере; вместо того чтоб сдать вас полиции, я поверил вам и поехал сюда; вместо того чтоб пристрелить вас, когда стало ясно, что кроме нас на этом складе никого нет, я заставил себя думать, что вы невиновны; господи, я даже уронил пистолет. Как вам такой подарок, Кошевой?

Он остановился, чтоб отдышаться.

Вы, наверно, думаете, что я псих, сказал он. Может, и так. Но вы не представляете себе, как мне скучно. Жизнь настолько банальна, что иногда мне становится страшно. Вы думаете, я преувеличиваю? Ваше счастье, если вы так думаете.

Правая нога по щиколотку погрузилась в холодную воду. Гордеев отступил на шаг, наклонился и нащупал пистолет; поднял его и сунул в кобуру. Честно говоря, я ожидал, что вы его подберете, сказал он. Неужели вы настолько уверены в себе? Или у вас здесь припрятано свое оружие? Было бы забавно.

Гордеев толкнул незапертую дверь, перешагнул порог и увидел вдалеке мерцающий огонек. Он пошел к нему, удивляясь банальности Молнии. Он шел долго. Огонек не удалялся и не приближался; он просто мигал всё время на расстоянии как отблеск чего-то несуществующего. Гордеев остановился, не понимая, что происходит. Паники не было. Может, так и надо, подумал он и вспомнил одну из немногих прогулок с отцом. Дело было зимой, лет двадцать назад. Они купили хлеб в маленькой булочной. Отец молча расплатился и протянул буханку сыну. Гордеев взял хлеб, не произнеся ни слова. Они вышли на середину моста. Внизу в стылой воде плавали утки. Гордеев подумал, что они плавают хаотично, как молекулы при броуновском движении. Он отщипнул мякиша и швырнул с моста; хаос немедленно обратился в порядок. Смотри, папа, сказал он, смеясь, эти утки движутся поступательно. Ему показалось, что это хорошая шутка. Отец украдкой посмотрел на часы. Он думал, что Гордеев не заметит, как он глядит на часы, но Гордеев заметил. Мальчик отщипнул еще немного хлеба, покрошил в пальцах и разжал ладонь. Крошки сдуло ветром. Утки накинулись на угощение.

–Нравится кормить уток?– спросил отец.

–Нравится,– ответил Гордеев.

–Великолепно,– сказал отец.

Он снова посмотрел на часы.