Колыбельная

–Вернулся,– кивнул Иван Егорыч.

–Живой?

–Живой.

Старуха согнула указательный палец крючком и, пятясь задом, исчезла в своей норе, чтоб в одиночестве ткать паутину сожалений и пустых воспоминаний. Иван Егорыч подошел к двери, которую видел последний раз двадцать один год назад, поднял руку, чтоб постучать, но заметил, что дверь приоткрыта, и потянул за ручку. Он не удивился, увидев царящее в прихожей запустенье. Не удивился пыли на маленьком зеркале, которое висело тут, сколько он его помнил, не удивился грязи на скрипучем дощатом полу. Он ожидал чего-то подобного; боялся, но ожидал, а может, и не боялся вовсе. Слишком много лет провел он вдали от жены и сына. Он что-то искал, шатаясь по стране, но так ничего и не нашел, зато успел позабыть и жену, и собственного ребенка. Теперь здесь всё чужое. Только глупая надпись «Ваня + Маша» осталась в памяти навсегда. Он сразу вспомнил эту надпись, вспомнил и девочку Машу, которую любил, когда ему было шестнадцать. Боже, какие длинные у нее были косы, как волновалась при ходьбе ее полная грудь! Она переехала с родителями в другой город, и больше он ее не видел, а надпись нацарапал спустя годы, когда возвращался домой пьяный, к нелюбимой жене и нежеланному сыну.

Сына он нашел в гостиной. Чуркин лежал на потертом ковре, нелепо вывернув шею. Мертвые глаза пристально смотрели в дверной проем. Он будто ожидал возвращения отца. Иван Егорыч не знал, что делать: этот человек был ему чужой. Он был чужой, когда они жили вместе, и сейчас чужой, незнакомое существо в майке и семейных трусах, из которых торчат бледные волосатые ноги. Зачем он вернулся к нему? Иван Егорыч опустился на колени. В кулаке у Чуркина было что-то зажато. Иван Егорыч не сразу разобрал, что это.

–Ладно…– пробормотал он.

Он разжал мертвые пальцы и вытащил серебряный портсигар. Чуркин хранил бесполезную вещь всю жизнь, дожидаясь возвращения отца, но так и не дождался. Иван Егорыч повертел портсигар в руке. Нелепая штуковина.

–Эх,– пробормотал Иван Егорыч.

Он не знал, что еще можно сказать, потому что готовил слова для встречи с сыном, а для смерти сына не подготовил никаких слов, хоть и была у него такая мысль, но он отогнал ее от себя. Для счастливой встречи он подготовил много торжественных слов, в душе понимая, как банально и лживо они прозвучат: он не был счастлив, возвращаясь домой, он просто вернулся, чтоб взглянуть на прошлое перед тем, как умрет. Я опоздал, произнес Иван Егорыч с безразличием, наверно, я не должен был уезжать. Он открыл рот, чтоб еще что-нибудь сказать, но тут же закрыл, чтоб ничего больше не говорить. Портсигар лежал у его ног. Иван Егорыч подумал, что если притронется к нему, то почувствует связь с умершим сыном. Он притронулся, но ничего не почувствовал. Портсигар был тяжелый. Иван Егорыч раскрыл его: внутри лежал ржавый ключ на шелковой веревочке, присыпанный серым пеплом как песком. Да уж, сказал Иван Егорыч. Он вытряхнул содержимое портсигара на пол, покрутил дорогую вещицу в руках и вложил сыну в руку. Портсигар вывалился из мертвых пальцев. Иван Егорыч снова вложил, портсигар снова вывалился. Ладно, вслух произнес Иван Егорыч. Не имея других дел в городе, он просидел возле тела весь день, не ощущая ничего, кроме жалости за потраченное зря время. Вечером Пална, обеспокоенная зловещей тишиной у соседей, вызвала полицию. Полиция явилась. Среди прочего нашли труп Чуркина со сломанной шеей. Иван Егорыч тупо смотрел на расхаживающих по комнате полицейских, повторяя вслух «Ладно… чего уж там… да уж…».

Его отвезли в участок для выяснения обстоятельств.

Часть третья Молния

Глава первая

На корпоративе программист Щеглов напился, поднялся на сцену и заявил в микрофон, что все его коллеги без исключения – дерьмо. В наступившей тишине Щеглов слез со сцены, не помня, что он только что сделал, и отправился в гардероб за курткой. Гардеробщица дремала в наушниках, с плеером в шишковатых пальцах. Щеглов долго искал номерок. Как назло номерок куда-то запропастился. С третьей попытки он нашел его на дне заднего кармана брюк. Позвал гардеробщицу. Гардеробщица не отзывалась. Щеглов позвал еще раз. Гардеробщица протяжно зевнула. Щеглов махнул рукой и пошел на улицу без куртки.