Колыбельная

— Я склоняюсь к мысли, что не важно, скольких людей я убиваю, — этого всё равно мало.

Я говорю: давай не будем говорить о работе.

По земле тянутся толстые чёрные кабели. В темноте за пределами ярких огней моторы на дизельном топливе вырабатывают электричество. Пахнет соляркой, жареной картошкой, блевотиной и сахарной пудрой.

Это то, что сейчас называется весельем.

Сверху доносится крик. Мелькает Мона. Этот аттракцион называется «осьминог». Название мигает ярким неоном. Чёрные металлические штуковины, вроде как искорёженные, перекрученные спицы, вертятся вокруг оси. В то же время они поднимаются и опускаются. На конце каждой спицы — сиденье, которое вертится на своей собственной оси. Сверху снова доносится крик и уплывает прочь. Чёрные с красным волосы развеваются на ветру. Серебряные цепочки с амулетами на шее у Моны сбились на сторону. Она вцепилась обеими руками в перекладину безопасности.

Обломки западной цивилизации — орудийные башни, печные трубы — сыплются из Мониных волос. Монеты И-Цзын проносятся мимо, как пули.

Элен смотрит на Мону и говорит:

— Кажется, Мона получила своё заклинание, чтобы летать.

У меня снова бибикает пейджер. Тот же номер, что был у полицейского детектива. Новый спаситель уже пытается сесть мне на хвост.

Не важно, сколько людей умирает, всё равно всё остаётся по-прежнему.

Я отключаю пейджер.

Глядя на Мону, Элен говорит:

— Плохие новости?

Я говорю: да так, ерунда. Ничего срочного.

На своих розовых шпильках Элен проходит по грязи и древесным опилкам, переступая через чёрные кабели.

Я протягиваю ей руку:

— Давай.

И она берёт мою руку. И я держу её и не отпускаю. И она вроде не против. Мы идём рука об руку. И это славно.

У неё осталось лишь пара-тройка больших перстней, так что это совсем не так больно, как можно было бы предположить.

Вертящиеся карусели поднимают ветер. Огни белые, как бриллианты, зелёные, как изумруды, красные, как рубины, огни синие, как бирюза и сапфиры, жёлтые, как цитроны, оранжевые, как медовый янтарь. В динамиках на столбах, понатыканных везде и всюду, грохочет рок-музыка.

Эти рок-голики. Эти тишина-фобы.

Я спрашиваю у Элен, когда она в последний раз каталась на «чёртовом колесе».

Повсюду — мужчины и женщины. Держатся за руки, целуются. Кормят друг друга ошмётками розовой сахарной ваты. Идут в обнимку, засунув руку в задний карман тугих джинсов партнёра или партнёрши.

Глядя на толпу, Элен говорит:

— Не пойми меня неправильно, но когда ты — в последний раз?

В последний раз — что?

— Ты знаешь.

Я не уверен, идёт ли в расчёт мой последний раз, но это было лет восемнадцать назад.

И Элен улыбается и говорит:

— Неудивительно, что у тебя такая походка. — Она говорит: — А у меня это было в последний раз двадцать лет назад, а потом Джона не стало.

На земле, среди древесных опилок и кабелей, валяется смятый газетный листок. В газете — объявление шириной в три колонки:

ВНИМАНИЮ КЛИЕНТОВ АГЕНТСТВА «ЭЛЕН БОЙЛЬ. ПРОДАЖА НЕДВИЖИМОСТИ»

В объявлении сказано: «Вам продали дом с привидениями? Если так, то звоните по указанному телефону и объединяйтесь с другими такими же пострадавшими, чтобы подать коллективный иск в суд».

Номер мобильного Устрицы. И я спрашиваю у Элен: зачем ты ему рассказала?

Элен смотрит на объявление сверху вниз. Вдавливает его в грязь своей розой шпилькой и говорит:

— По той же причине, почему я его не убила. Иногда он бывает таким обаятельным.

Рядом с объявлением, втоптанным в грязь, — фотография ещё одной мёртвой модели.

Элен смотрит на «чёртово колесо», на кабинки, мигающие красными и белыми огоньками. Она говорит:

— Выглядит очень заманчиво.

Служитель останавливает колесо, и мы с Элен садимся на красные пластиковые сиденья, и служитель закрепляет перекладины безопасности поперёк наших колен. Он отходит к своей кабинке и тянет за рычаг. Включается дизельный мотор. «Чёртово колесо» дёргается, как будто оно сейчас будет крутиться в другую сторону, и мы с Элен поднимаемся в темноту.

Где-то на середине пути к тёмному небу колесо вдруг дёргается и останавливается. Наша кабинка качается, и Элен хватается за перекладину безопасности. С её пальца срывается перстень с бриллиантом и падает вниз — мимо огней и стальных распорок, мимо мерцания и смеющихся лиц, — прямо в мотор с вращающимися шестернями.

Элен провожает его глазами и говорит:

— Почти тридцать пять тысяч долларов.

И я говорю: может быть, с ним ничего не случится. Ведь это бриллиант.

А Элен говорит: в этом-то и проблема. Бриллианты — самые твёрдые из всех твёрдых тел, которые существуют в природе, но их всё-таки можно разбить. Они выдерживают постоянное давление, но внезапный, резкий и сильный удар может разбить их в пыль.

Внизу стоит Мона. Она подбегает и встаёт прямо под нашей кабинкой. Она машет руками, скачет на месте и кричит:

— Ух ты! Где Элен?!