- Я правда это кричал, - признается Шерлок.
- Ох, - Джон качает головой, - но у меня даже в мыслях не было тебя убивать. Почему ты так подумал?
Шерлок смотрит на Джона долго каким-то больным страдающим взглядом:
- Тебя ранили на моих глазах. Ты истекал кровью, умирал, ну, я думал, что ты умирал, - поправляет себя он, - а я умирал вместе с тобой. Неужели не понятно, не будет тебя, не будет и меня? Я всего лишь просил тебя жить.
- О, Шерлок, - Джон потрясен и обескуражен.
Некоторое время они молчат, глядя друг на друга, и Джон уже хочет закончить с этими дурацкими объяснениями, когда вспоминает еще об одном моменте, который все не дает покоя.
- Скажи, - Джон жутко смущается того, что хочет спросить, - а почему ты выбрал… роль снизу? – уши опять полыхают огнем. – В смысле, ты же тот еще командир, я думал, ты захочешь быть главным и в постели. В смысле я не жалуюсь, никогда не испытывал ничего подобного, мне хорошо с тобой… - Джон сбивается и замолкает, но Шерлок кивает, понимая суть вопроса.
- Я так люблю тебя, Джон, что сама мысль сделать тебе больно, пусть даже потом будет хорошо, убивает меня, - просто отвечает он. – Всю боль в наших отношениях я добровольно принимаю на себя, - и у Джона от этих слов перехватывает дыхание.
Вопросов больше не остается, только море нежности и любви к этому невозможному и самому лучшему в мире человеку. Джон опять берет Шерлока за руку и, глядя в его раскосые и такие изумительно прозрачные глаза тихо спрашивает:
- Как ты относишься к сексу на диване? Боюсь, я не дойду до спальни…
Шерлок вскидывает на него полный надежды и все еще сомневающийся взгляд:
- Положительно? – полувопросительно отвечает он, и Джон кивает – ответ засчитывается.
Он медленно и с наслаждением целует губы Шерлока, думая о том, что теперь между ними больше нет никаких тайн и недомолвок, а открывшаяся реальность выглядит столь прекрасно, что Джон боится проснуться и осознать, что это был всего лишь сон. Тут Шерлок включается в поцелуй, и способность Джона мыслить улетучивается.
Они лежат на диване, уютно обнявшись и завернувшись в плед, совершенно обнаженные и расслабленные после невероятного восхитительного, самого лучшего в мире секса. Джон лениво водит пальцем по алебастровой коже Шерлока, любовно прочерчивая кривую с вершинами из родинок и редких веснушек. Шерлок счастливо жмурится, словно пригревшийся на животе хозяина кот, и блаженно вздыхает.
- Скажи, - нарушает молчание Джон, - мне все не дает покоя та мелодия, помнишь? Ты сказал, что она мне приснилась, но будь я проклят, по-моему, все же это ты играл.
Шерлок театрально закатывает глаза:
- Боже, Джон, ну что за страсть к деталям… Ну легче тебе будет, если я скажу, что да, это играл я?
Джон перестает водить пальцем по коже и смотрит на Шерлока недоверчиво:
- Я думал, ты не умеешь играть на самом деле, а скрипка – так, мозги прочистить…
- Не будь идиотом, - бурчит Шерлок, - я с легкостью узнал Брамса по твоим барабанящим пальцам. У меня за плечами уроки игры на скрипке от маэстро Бонне. Просто я не могу играть на ней ничего из традиционного материала – у меня на него идиосинкразия, слишком часто заставляли участвовать в домашних концертах. Слушать могу, а играть – нет. Как у тебя с кларнетом. Я же правильно понял, да?
Джон кивает, вмиг посерьезнев:
- Мы с Гарри выступали на выпускном концерте. Она на фортепиано мне аккомпанировала, я на кларнете. Брамс, первая часть сонаты фа-минор… Родители так и не доехали до концертного зала – глупая авария, мгновенная смерть. Нам сказали все после. С тех пор у меня на кларнет в руках что-то вроде приступа паники, - признается он. – Так ни разу и не смог себя пересилить.
- Вот и я не могу извлечь из скрипки что-то мало-мальски благозвучное, - грустно признается и Шерлок, - кроме той колыбельной. Я играл ее тебе всего два раза, - он улыбается, - руки сами стали выводить мелодию, только для тебя.
- Хотел бы я однажды сыграть с тобой дуэтом, - вздыхает Джон, удобнее умащивая голову на груди Шерлока.
- Может, однажды мы и сыграем, - серьезно кивает тот. – В НАС я верю… - и Джон тихо улыбается – он тоже верит.
- А что за колыбельная? – интересуется он.
- Старинная французская колыбельная, мне мама ее в детстве пела…
- На французском? – не понимает Джон.
- А на каком же еще, если она француженка, - бухтит Шерлок.
- Спой, пожалуйста, - шепотом просит Джон, загоревшись, - никогда бы не подумал, что ты наполовину француз. Спой для меня.
- Ладно, - Шерлок не ломается, уютнее обнимает Джона, утыкаясь губами в его макушку, и начинает шепотом напевать, сексуально грассируя:
Au clair de la lune,
Mon ami Pierrot,
Pr^ete-moi ta plume
Pour 'ecrire un mot.
Ma chandelle est morte,
Je n’ai plus de feu;
Ouvre-moi ta porte,
Pour l’amour de Dieu…*
Сердце Джона начинает стучать быстрее, а желание в груди разгорается пожаром, он вслушивается в тихий голос Шерлока, с восхищением понимая, что здесь и сейчас самый любимый человек в мире поет ему колыбельную на непонятном и красивом языке. Только для него.
- О чем там говорится? – спрашивает он, когда Шерлок замолкает.