Колыбельная для моей девочки

– Да, – отозвалась Энджи. – Родственники хоть смогут их похоронить.

Хольгерсен несколько мгновений смотрел ей в глаза, затем открыл багажник. Мэддокс положил туда их сумки. Кьель распахнул дверцу водителя, но садиться не торопился:

– Слушайте, а мамаша Каганова – она что, в курсе была?

– Угу. Уже начала сотрудничать со следствием. Жена Каганова тоже знала, и дочь и жена Загорского что-то подозревали.

– Ну, блин… И молчали! Во семейка, куда там коза ностре… Боялись пикнуть после своих сибирских «гулагов».

– Каганов их обеспечивал, – объяснил Мэддокс, подходя и открывая дверцу для Энджи. – Одной рукой охранял, другой карал в случае чего. Нарциссист с замашками диктатора. Они хорошо знали, на что он способен.

Энджи глубоко вздохнула. В ней тоже гены Каганова, но есть и частица матери. И деда. Данек Ковальский был политическим героем своего времени. От этого легче дышалось: если ее отец – чудовище, это не значит, что и Энджи монстр.

– Я могу и сзади поехать, – тихо сказала она Мэддоксу.

– Да ладно, садись вперед!

Она села на пассажирское сиденье. Мэддокс подхватил Джека-О.

– Дай мне его подержать, – попросила Энджи.

Детектив замер и поглядел на нее. Невысказанное ощущение родства возникло между ними. Мэддокс положил Джека-О ей на колени, наклонился, поцеловал в губы и прошептал:

– Ты думай давай.

Энджи улыбнулась:

– Я думаю.

Мэддокс захлопнул дверцу и сел сзади. Заведя мотор, Хольгерсен спросил:

– А чем ты теперь будешь заниматься, Паллорино?

– Пока не знаю.

Он переключил передачу, выехал с парковки и присоединился к потоку машин на центральной улице.

– Ты лихо провела собственное расследование. Может, тебе получить лицензию частного детектива и специализироваться на разных висяках и розыске пропавших? А когда понадобится экспертиза, обратишься к своему Андерсу.

Энджи фыркнула:

– Обязательно. Вот только с делами разберусь…

«Например, запишусь к психотерапевту, раз обещала Мэддоксу».

– Хочу в Польшу съездить, с родней познакомиться. Оказывается, у меня жив дядя. Я с ним списалась, и он ответил, что мой дед был бесстрашным политическим диссидентом и участником «Солидарности». Ана бежала, когда деда посадили, и с тех пор о ней ничего не знали. Ну, теперь зато узнали… Очень ждут моего приезда – хотят увидеть дочку Аны.

– Мамаша Каганова тоже твоя родственница, – напомнил Хольгерсен.

Энджи гладила Джека-О и смотрела в окно. Она пока не могла думать о матери Каганова как о своей плоти и крови. Конечно, родню не выбирают, но Энджи не обязана уважать эту женщину, пусть та тоже скорее жертва и в каком-то роде заключенная. Может, со временем что-то изменится, но не сейчас.

– Мне тоже нужно кое с чем разобраться, – сообщил Хольгерсен, поглядывая на Паллорино.

– Например?

– С Харви Лео.

– А что с Лео? – не понял Мэддокс.

Хольгерсен фыркнул.

– У меня есть план. Скоро Лео с треском вышибут с работы, йо-хо-хо!

– За что? – удивилась Энджи. – Он не сделал ничего криминального, рассказав обо мне Грабловски, если ты об этом.

Хольгерсен только плечом дернул, сидя со странным выражением лица.

Энджи смотрела на него минуту, затем отвернулась. Хольгерсен всегда был загадкой и, пожалуй, таким и останется. Она стала рассматривать проносившиеся за окном городские улицы. Виктория… Обстановка любимого города была бальзамом на сердце.

У нее нет работы, нет ничего – и вместе с тем есть все, потому что теперь Энджи знает, кто она и откуда, она нашла свое место в мире, а сестра и мать наконец упокоятся с миром. Успокоение и примирение с собой – вот для чего, оказывается, все это было нужно. Теперь, глядя в зеркало, Энджи знает, что добилась справедливости для Милы, своего призрачного двойника в розовом.

Оглянувшись, она встретилась взглядом с Мэддоксом, сидевшим с серьезным видом. У нее есть все шансы построить совместное будущее с детективом Джеймсом Мэддоксом. Сегодня они ужинают с его дочерью.

В мире все постепенно налаживалось.