Колыбельная для моей девочки

– Явных следов проникновения не было – анальных или вагинальных разрывов, характерных следов в паховой области, но это не всегда означает, что… – Дженни кашлянула и полезла в карман за платком. – На теле девочки были синяки – и старые, и свежие. Некоторые на внутренней стороне бедер. На рентгене врач заметила костную мозоль на левой лучевой кости – ручку ей явно не складывали, кость срасталась сама… – медсестра высморкалась. – Простите. У каждого медработника есть такой случай, что и рад бы забыть, да не получается… У меня вот этот.

– Я знаю, – быстро сказала Энджи. – В Виктории я работаю в отделе расследований преступлений на сексуальной почве и неоднократно видела детей, беззащитных перед насилием или страдающих в отсутствие должного ухода со стороны взрослых.

Энджи знала, что это такое, каждой молекулой своего существа, вот почему и стала полицейским. Вот почему расследовала преступления специфического рода. Вот отчего каждое утро вставала с постели и шла работать. Но даже в самых диких фантазиях ей не приходило в голову, что мотивация, двигавшее ею жгучее желание справедливости для жертв сексуального насилия могли сформироваться и подпитываться подавленной детской психологической травмой, жизнью, полной побоев и насилия, которую она вела, пока однажды зимней ночью ее не нашли в «ангельской колыбели» ванкуверской больницы. Прошлое, которого она не помнит.

Медсестра кивнула, сжав губы:

– Пока мы хлопотали над ребенком, другие работники больницы слышали выстрелы и крики у стен собора, которые заглушил праздничный колокольный звон. Кто-то уверял, что кричала женщина. Многие свидетели слышали визг покрышек сорвавшейся с места машины. Полицейские опросили всех прихожан и посетителей ресторанов напротив. Один из наших санитаров, куривший на балконе наверху, утверждал, что по Франт-стрит на большой скорости пронесся темный фургон, но не брался утверждать, что визг шин издавал именно фургон. Больше никто ничего не видел – тридцать лет назад эта часть города по ночам практически пустела…

– А какие находки следователи попросили вас скрыть от прессы?

Дженни Марсден поколебалась, припоминая.

– В кроватке вместе с ребенком оставили кофту, – медсестра вытерла рот рукой, будто стирая что-то отвратительное на вкус. – Фиолетовый женский кардиган с застежкой спереди, размера «М», популярной для того времени марки «Сирс»… Видимо, кофту подложили в кроватку, чтобы девочке было теплее. – Она помолчала. – К трикотажу пристали несколько очень длинных темно-каштановых волос и короткие темно-русые, а еще на кофте оказались сравнительно свежие следы семенной жидкости.

Энджи замутило.

– Почему вы решили, что это именно семенная жидкость?

– Пятна светились в ультрафиолетовом свете, что указывало на присутствие флавина и холин-содержащего белка, характерных для мужского семени.

– Кофту приобщили к делу?

– Вместе со всеми фотографиями, платьем и трусиками малютки, вымазанным в крови плюшевым мишкой и результатами осмотра на изнасилование. Полицейские взяли образцы крови, размазанной на наружных дверцах «ангельской колыбели», забрали две пули – одну выковыряли из нашей стены – и несколько стреляных гильз. Обо всем этом наши сотрудники не сказали прессе ни слова.

То есть существовал отчет баллистиков, серологический анализ и группа крови, микроскопический анализ найденных волосков, а теперь все это можно расцеловать в известное место благодаря полицейским порядкам. Энджи крепко выругалась про себя.

– Сейчас все это можно было заново изучить с помощью современных методов, которых просто не существовало тридцать лет назад…

– Мне очень жаль.

Энджи прерывисто втянула воздух.

– А девочка так и не сказала ни слова? Вот прямо-таки за все время пребывания в больнице?

– Ни единого словечка. Мы не знали – не то это результат пережитого шока, не то она просто жила в таких условиях, что не научилась говорить. У запущенных деток задержка речи не редкость. Когда за ней никто не пришел и не искал, а она не могла или не хотела сказать нам, как ее зовут, полицейские начали звать ее Дженни – уменьшительное от Джейн Доу[1]. Через несколько недель мы ее выписали, и она поступила под опеку государства. В больницу к ней регулярно приходили социальные работники и детский психолог – через них полицейские много раз пытались расспросить малютку, но «Дженни Доу» только молча смотрела на них. Приходила полицейская художница. Она изобразила девочку без пореза на лице, и этот рисунок напечатали все газеты. Постеры с портретом были расклеены по всему городу, и по телевизору тоже показывали и спрашивали, не знает ли кто этого ребенка.

– Я видела рисунок в статье в Интернете, – тихо сказала Энджи. – Неужели столько усилий – и все впустую?