Я взглянул на пассажирское кресло, где она, прищурившись, смотрела на одну из фотографий, которую Мики скопировал для нас. Шесть полноразмерных копий и шесть увеличенных в два раза, судорожный черный почерк расползался по линиям желтой страницы блокнота. И еще один набор, с конвертами. Из угла рта у нее торчал кончик языка, между бровей пролегла складка, палец бегал по словам вперед и назад.
Снаружи дождь хлестал по автомобильной парковке, по четырехэтажному кирпичному жилому дому, по бетонной центральной лестнице, обозначенной как «СЭКСОН ХОЛЛЗ – ЗДАНИЕ “С”». Два других здания скрывались за ним, образуя диагональную линию вдоль края парка Кэмберн Вудз.
Напротив входа припарковано несколько машин, забитых людьми, окна приоткрыты, чтобы выпускать под дождь клубы сигаретного дыма. Телескопические объективы, диктофоны и чековые книжки наготове. Передовая позиция осады.
– Я ей скажу. – Прикрыл рукой микрофон. – Говорят, ты отлично поработала над психологическим портретом.
Она сморщила верхнюю губу, не отрывая взгляда от письма:
– Не имеет ко мне ни малейшего отношения, доктор Дочерти отверг почти все мои предложения.
– Вот как… Но он все равно тебя похвалил.
– Да неужели… – Крепко сжала губы. Маркер впился в бумагу и перечеркнул предложение. – Как мило с его стороны.
Снова к телефону.
– Как там дела у Раскольника?
– Говорил вам, что он лучший.
Семь часов.
Если Хантли не будет трепаться, останется время доставить труп Пола Мэнсона на свалку к девяти часам. Если, конечно, все заранее приготовим.
– Ни за что не пропущу.
Бросил мобильник в карман:
– Ты готова?
– Хм… Через минуту. – Провела пальцем до конца страницы, выпрямилась. Подняла глаза вверх. Нахмурилась. – Чем больше читаю, тем больше убеждаюсь, что есть в них что-то… странное.
– Что, если не считать того, что они написаны придурком, которому нравится оплодотворять медицинских сестер пластиковыми куклами?
Она не двигалась, просто сидела и смотрела на потолок.
– Элис?
– Власть и контроль. – Сунула письма в большой коричневый конверт, протянула руку и положила его на заднее сиденье. – «Хор власти и контроля» – в этом нет никакого смысла. Я что хочу сказать, ведь контроль –
Я открыл дверь, ухватился за ручку, когда ветер попытался вывернуть ее из петель, и выбрался под дождь. Постоял на здоровой ноге и наклонился за тростью.
– Постарайся выглядеть как журналист.
Мы прошли мимо припаркованных машин, едва помещаясь вдвоем под маленьким черным зонтиком Элис. Дождь тарахтел и бумкал по черной материи.
Видеокамера над входной дверью смотрела на клавиатуру домофона, правда, на линзу кто-то прилепил желтый смайлик. Так что неудивительно, что не было никаких видеоматериалов, когда на кого-то нападали.
Я нажал на кнопку квартиры под номером восемь. Рядом с кнопкой на пластиковой наклейке были напечатаны имена: «МАКФИ, ТОРНТОН, КЕРР и ДЖИЛЛЕСПИ». Имени Клэр Янг на наклейке не было, наверное, она жила в здании «А» или «Б».
Какое-то время ничего не происходило, кроме дождя.
К стеклу скотчем прилеплены несколько плакатов: «СПАСИТЕ НАШ СЭКСОН ХОЛЛЗ!», «БЛАГОТВОРИТЕЛЬНАЯ РАСПРОДАЖА В ПОМОЩЬ СОМАЛИ» и «ВЫ ВИДЕЛИ ТИММИ?» над фотографией рыжего с белой грудкой кота.
Элис ерзала рядом со мной, ее зонт выворачивало и трепало на ветру, сама она опасливо оглядывалась через плечо на гиен, забившихся в свои машины.
– Восемь лет назад Генри говорил что-нибудь про письма? Может быть, у него были какие-то подозрения? Кто-то на периферии расследования, кто использовал помпезные или воображаемые образы в своих отчетах или во время разговора?