Колыбельная горы Хого

В комнате повисло напряжённое молчание. Лицо Райдэна стало бледным, почти серым. И Мико понимала почему. Если его мать была здесь, значит, у Акайо нет ответов на их вопросы. Значит, возможно, они проделали этот путь зря.

– Она сказала, что больна. Что, возможно, принцесса Эйко так и не родится, и искала способ снять печати до того, как умрёт. – Акайо вздохнул, но ни в тоне, ни во взгляде его не было ни сочувствия, ни жалости.

– И вы сказали ей, что такого способа нет? – тихо спросила Мико, чувствуя, как падает сердце.

– Я сказал, что такого способа не знаю. А знал бы – всё равно не открыл бы его. – Акайо облокотился на стол, сплёл пальцы и уложил на них точёный подбородок. – Я слишком люблю людей, чтобы выпустить ёкаев на волю. Здесь же начнётся бойня!

Он захихикал, и Мико не смогла понять его веселья.

– Земли Истока умирают, – сухо сказал Райдэн. – Ёкаи голодают, поля не приносят риса. Дух острова превратился в кости. Магия нас убивает. Баланс миров нарушен, если так пойдёт и дальше…

– Меня это не заботит, – отрезал Акайо, и наигранное веселье вдруг слетело с него, черты лица заострились, взгляд стал колючим. – Ты думаешь, что, вернув остров в человеческий мир, решишь все проблемы? Нет, Райдэн, ты выпустишь из клетки голодных, необузданных зверей. Пока ты будешь есть рис со своих полей, другие ёкаи будут обгладывать мясо с человеческих костей. Да вот только ты об этом не думаешь.

– Я думаю о моём народе. – Райдэн казался спокойный, но руки его едва заметно дрожали от ярости. – И сейчас мой народ умирает.

– Это забота Хранителей, а не обычного тэнгу, – махнул рукой Акайо. – А ты, судя по тому, что явился сюда без крыльев и магии, Хранителем так и не стал. – Он снова хихикнул. – Твоя благородная мать знает, насколько низко ты пал?

На миг Мико показалось, что Райдэн его ударит. Она физически ощутила, как сгустился и будто бы заискрился воздух между ними. Но Райдэн не сдвинулся с места. Выпрямился, вскинул голову и ядовито усмехнулся.

– А твоя? – цыкнул он, косясь на алую ленту на поясе Акайо. – Что бы она сказала о ручном кицунэ?

Улыбка с лица Акайо не исчезла, но вдруг стала угрожающей, больше напоминая оскал, глаза потухли и стали чёрными, как ночь. У Мико от его вида зашевелились волосы на затылке.

– Мы знаем, что монахов на острове было тринадцать, – поспешила она встрять в разговор и перетянуть внимание Акайо на себя. – Вы написали об этом в своей книге.

Акайо удивлённо моргнул, оторвал взгляд от Райдэна и посмотрел на Мико так озадаченно, будто совершенно не понимал, о чём она толкует.

– И что?

– Он был важен, этот тринадцатый монах. Без него бы не сложилось заклинание, и он мог как-то повлиять на него после. Он был тайной, важной тайной, о которой не знали ни люди, ни ёкаи. Никто, кроме вас.

Всё это были не более чем предположения, но Мико вдруг разглядела то, что пряталось за словами Акайо. Он единственный знал о тринадцатом монахе. Он любил людей, стремился их защищать. Как и тысячу лет назад, как будет и тысячу лет спустя. Макото сказал, что Акайо покинул земли Истока примерно одновременно с тем, как с острова ушли последние люди. Он оберегал их. Как оберегает до сих пор, помогая наложницам сбегать из гарема и пряча их в храме Кормящей Матери. А ещё, если Мико и усвоила что-то из общения с ёкаями, так это то, что они постоянно лгут. Акайо знает больше, чем говорит.

– Вы помогали монахам в тот день, – сказала она, уверенно глядя в медовые глаза кицунэ. – Хотели защитить людей и поддержали идею с заклинаниями.

На этот раз Акайо не удалось сохранить улыбку. Румянец схлынул с лица, отчего алые губы стали ещё ярче. Но уже мгновение спустя он громко хохотал, схватившись за живот. Райдэн – ещё бледнее прежнего – во все глаза смотрел на Мико.

– Ох, у людей потрясающее воображение! – продолжал смеяться Акайо, вытирая слёзы. – За это я вас и люблю! Полагаю, это был бы прекрасный – удивительный! – поворот истории. Напиши я такую – наконец прославился бы.

И тут Мико поняла ещё одну вещь, которую до этого момента упускала. Она сквозила в речах, во всём образе Акайо, в его алых губах, громком смехе, в его страсти к писательству, даже в сожжении его книг на главной площади Гинмона.

– А разве это не он? – сказала Мико. – Удивительный поворот истории. Вы ведь специально оставили эту подсказку в книге, в надежде, что однажды её отыщут. Вы же так любите создавать истории. Эта стала бы непревзойдённой.

Райдэн, похоже, понял, к чему она клонит, и усмехнулся.

– Любовь к людям столкнулась с тщеславием. Да, Акайо? Ты не мог вынести того, что придётся хранить в тайне свою причастность к такому великому событию. Ты же так любишь внимание. И поэтому оставил намёки на страницах своих… трудов. Довольно посредственных, надо сказать.