Колымская повесть

Элит может сутками пропадать возле оленей. Отдежурив смену, после которой падают с ног даже собаки-оленегонки, он не идет в стойбище, а устраивается отдыхать рядом с оленями. Разведет костер, заварит чай и, прихлебывая из потемневшей от частых заварок медной кружки, наблюдает за оленями. Случается, вздумавший попастись в одиночестве корб убежит из стада или что-то случится с олененком, Элит поднимается, берет палку, чтобы навести порядок, но тут же садится на кочку и принимается ругать пастухов. Те, понятно, обижаются и требуют от Коли, чтобы Элит не действовал им на нервы. Но Коля сам побаивается Элита и поэтому ничего сделать с ним не может.

Недавно директор совхоза предупредил Элита, если он будет вмешиваться не в свои дела, отправит его пастушить в Якутию. Оттуда пешком Элиту не добраться…

Баба Мамма рассказывала, что Элит никогда не женился и даже не нюхался ни с одной девушкой. Обнюхивание лица друг дружки издавна заменяет здесь поцелуи. Хотя, некоторые девушки эвенки и нюхаются и целуются с одинаковым успехом. К тому же, целоваться у молодых аборигенок получается даже лучше. Почему Элит остался без семьи, баба Мамма не объяснила, но и вправду, ни жены, ни, тем более, детей у него никогда не было. Ведь с его богатством он мог завести себе две, а то и три жены, и никто за это не осудил бы.

Мне немного жаль Элита, с другой стороны — любопытно поговорить с настоящим кулаком. Выбрав удобный момент, подсаживаюсь к его чайнику, какое-то время молча пью чай, затем, словно, между прочим, спрашиваю, хорошо ли быть кулаком?

— Чего хорошего? — сердито бросает Элит. — Разве я настоящий кулак был? Котел худой, кружки совсем не было. Из консервной банки чай пили. Они пришли меня раскулачивать, а в яранге, четыре облезлые шкуры и старый винчестер. Сейчас у меня бинокль, карабин совсем новый и три раза на курорт в Талую ездил. Сейчас я настоящий кулак, а тогда был ненастоящий.

— А олени? Говорят, у тебя их было больше пяти тысяч. Элит испытывающее смотрит на меня, щиплет волоски на бороде и спрашивает:

— Кто это считал, сколько тысяч? Никто не считал. Я же говорил, грех было считать. Много было и все. Пасли старательно, водки не пили, за оленями хорошо смотрели. У нас к оленям копытка никогда не привязывалась. Начальникам камусов не давали, оленьих языков тоже не давали — все сами ели. Оленей забивали, когда они жирные и шкура без дырок, а не когда директор совхоза по рации скажет. В прошлом году старатели возле Нявлинги золото мыли, двадцать шесть оленей в четвертой бригаде застрелили, языки отрезали, ноги отрубили, а остальное бросили росомахам. Как они потом эти языки кушать будут? Оленевод так никогда не сделает. А это настоящий кулак. Его сразу нужно убить, потому что он все равно, как вонючая росомаха…

В тундре самый большой позор для женщины — сварить мясо так, что оно будет отставать от костей. Для мужчины — упустить пряговых оленей. У Элита пряговые олени убегали дважды. Первый раз, когда Элит, победив всех на беговании оленьих упряжек, получил главный приз, на радостях напился и выпал из нарт. В другой раз все случилось на моих глазах:

В середине лета с моря наплыл до того густой туман, что даже собственные яранги мы находили лишь благодаря крикам собравшихся на озере гагар. Пастухи угадывали стадо по блеянию оленят да по взволнованному хорканью важенок, и, скорее, присутствовали при оленях, чем пасли их.

Оленям туман особого беспокойства не приносил. Прохладно. Ни комары, ни оводы не летают, а грибы олени находят по запаху. Задрал голову, втянул воздух и зашлепал широкими копытами по раскисшей тундре к выросшему в доброй сотне шагов подосиновику, словно по нитке. Аккуратно скусил, разжевал и отправился искать новый.

Ты же, как не приглядываешься, не только гриба, оленя разглядеть не получается. Появится на мгновенье рядом с тобою серая оленья спина с зависшими на шерсти капельками росы, проплывут похожие на ольховниковый куст рога, и снова вокруг один туман да чавкающая под ногами кочковатая тундра. Когда, наконец, туман рассеялся, и мы смогли собрать для пересчета оленей, оказалось, что потеряли больше трехсот голов. Перед этим мы дважды перекочевывали, и у какой из стоянок начинать поиски — никто не представляет.

А здесь, как на грех, пропали лопатки. Известно, сбежавших оленей лучше всего искать по лопатке. Берут обыкновенную оленью лопатку, накладывает на нее раскаленных углей, и по образовавшимся трещинам узнают, где искать пропажу. Можно, конечно, зарезать любого оленя и взять лопатку от него, но нужна лопатка животного, которого забили ДО ТОГО, как пропали олени. Свежая, по мнению деда Кямиевчи и Элита, для этого совсем не годится. У нас старых лопаток было две. Обе валялись на виду, и никто ими особо не интересовался, а стали нужны — исчезли.