Колымские рассказы

Утомленный Веревцов не слушал и заснул; но и во сне ему мерещилась оригинальная фигура, полузанесенная снегом и похожая на лешего, стоявшая на крыше с фонарем на длинной палке и бормотавшая, как заклинание:

— Пускай они не ходят! Не надо их! Пускай они не ходят!

Снег в этом году сошел довольно рано, но река все не могла вскрыться. Днем солнце пригревало, мерзлая земля оттаивала и раскисала на припеке, но к полуночи опять становилась твердою, как камень. Трехаршинный лед так крепко примерз закраинами к тинистому берегу, что даже неустанная сила бегущей воды все еще не могла оторвать его долой и унести с собою. Веревцов и Алексеев возились с утра до вечера, обстраивая будущие огороды. Длинные рамы парника уже стояли с южной стороны юрты, поблескивая на солнце новыми стеклами. Многие стекла разбились, но Алексеев искусно склеил их замазкой собственного изобретения — из творога, смешанного с песком и рыбьим жиром. За парником тянулись гряды, окруженные забором; некоторые были даже вскопаны, несмотря на ночные заморозки. Семена были высажены в горшки в деревянные латки. К полудню их выносили на двор и расставляли на крыше длинными рядами, а к вечеру убирали в юрту.

Теперь юрта имела более веселый вид. Сталактиты давно оттаяли, и несколько времени тому назад Алексеев дошел до такой предприимчивости, что заново оклеил все стены газетной бумагой, к великому ущербу куля с мукой, стоявшего за печкой, из которого он брал муку для клейстера. С самого своего переселения к Веревцову он тоже стал вегетарианцем, и перемена пищи, повидимому, благотворно повлияла на его здоровье. Кошмары почти совершенно исчезли, особенно с наступлением весны, и в настоящее время он равнодушно относился к тому, ходят или не ходят гости в юрту. Заинтересоваться опять общением с другими он не мог, ибо его общественные интересы были убиты зимними невзгодами.

Однако он ревностно участвовал в приготовлениях к праздникам и особенно тщательно очищал косяки и полы, желая, чтобы старое жилище выглядело попривлекательнее. Не в последние недели ему пришлось забыть о чистоте. Горшки и фляги с рассадой к вечеру до такой степени наполняли юрту, что негде было пройти. Приятели убрали столы и кровати и спали в темном углу, где раньше стоял ушат с водой и хранилась грязная посуда. Колоды и стойка для водопровода тоже были готовы, но все еще лежали на крыше, так как можно было опасаться, что половодье затопит все вокруг, кроме холма, на котором стояла юрта. Наконец, в одно утро, товарищи, выйдя на двор, неожиданно увидали воду речки у самой своей двери. Ночью начался ледоход, и все протоки Колымы мгновенно переполнились и вышли из берегов. Лед шел по реке густой массой, громоздясь вверх огромными глыбами, и, надвигаясь на берег, оставлял глубокие борозды в прибрежной гальке и отрывал целые куски яров с растущими на них деревьями К полудню пониже города ледоход совсем остановился; вода стала подниматься и затопила город. Наступила обычная весенняя картина. Все низкие места обратились в озера. Амбары и лодки, стоявшие пониже, были унесены или изломаны в щепки. В половине домов было наводнение; жители переселились на крыши или устроились в лодках, привязанных к столбам полузатопленных оград. Многие перебрались в церковь, стоявшую на высоком холме среди города.

Юрта, построенная в стороне, стала уединенным островом, и обитатели ее были совершенно отрезаны.

К счастью, вода не добралась до парника, устроенного на склоне холма: гряды были затоплены, но это не могло принести им вреда. К вечеру затор прорвался, и вода спала. В течение следующих дней было еще два или три затора, хотя и не таких больших. Наконец главную массу льда пронесло вниз, река очистилась, и настало лето. На другой день земля, как по волшебству, покрылась зеленым ковром, на всех деревьях развернулись почки.

Еще через два дня в траве появились головки ландышей, и на ветвях тальника стали завиваться барашки. Всевозможные птицы с непрерывным гамом и стрекотаньем летели вдоль реки на север. Воздух наполнялся приятным смолистым запахом лиственницы и ползучего кедра. Природа торопилась, ибо ей нужно было начать и окончить целую вереницу мелких и крупных дел за два коротких месяца праздничного летнего приволья.

Цветоводство и огородничество Веревцова и Алексеева было в полном разгаре работы, как свидетельствовала даже вывеска, тайно нарисованная художником Джемауэром и повешенная ночью на дереве, чтобы сделать Василию Андреичу сюрприз. На вывеске была изображена чудовищная телега, нагруженная доверху различными произведениями сельской природы, а Веревцов в позе Цинцинната стоял возле, опираясь ногой на заступ и безмолвно предлагая прохожим свои дары.