Кома

Потом снизу вернулся Артём, с наконец-то порозовевшими щеками: явно не затруднился одеться, выбегая наружу. Сколько, интересно, он спал за эти дни? Волосы мокрые - опять идёт дождь.

- Я спросил. Он ничего не видел.

- Не узнал её?

- Узнал. Видел много раз раньше. Но в пятницу - нет.

- Значит, или он просто не запомнил, или она вышла через калитки на Петропавловской или Льва Толстого. Здесь по клиникам 500 врачей, наверное, работает, и столько же медсестёр, плюс тысячи четыре студентов, из них три четверти - девушки. И большинство в том же, примерно, возрасте, что и Даша. У деда глаза могли просто замылиться, это понятно...

- Коля, - сказал Артём. - А о чём вы говорили с ней в тот день? «Вот это да».

Николай не нашёлся, что ответить сразу. Фактически, весь последний час он гнал от себя размышления о том, что можно сказать парню о событиях того чёртова дня и ночи за ним. Что Дашин друг сможет из этой информации вытащить, и как её реализовать, он искренне не представлял, но скрывать её было... Дьявол, даже слова не подобрать. «Неловко» - не то, «стыдно» тоже.

- О работе говорили. Ты знаешь, - Николай подумал, что хуже не будет, и повертел головой, - Пошли-ка куда-нибудь в сторонку.

Артём посмотрел серьёзно, кивнул головой на своей длинной шее. Как жираф.

Вместе они дошли до шкафчиков молодняка, и Николай покопался в сумке, вынуть бутерброды из которой он так и не нашёл времени. Впрочем, как и для много другого. Было ещё меньше двенадцати, а он не сделал ещё половины собственно врачебной работы, за которую его держат на отделении - авансом, за будущее, когда он, может быть, станет опытным и умным.

-Туда.

Они устроились на подоконнике в аппендиксе коридора перед комплексом реаниматологов. Внутри кто-то громко и надрывно кричал. Несколько дверей, сберегающих относительную, в их клинике, стерильность приглушали звук, но интонации были слышны отчётливо. Кто это был, Николай знал достаточно точно - клон покойного Шварцмана, - крепкий мужик с непереносимым по интенсивности мышечными болями на фоне всего остального, страшного, тащащего его к могиле волоком. Больной Инны Бергер. Значит, его перевели в реанимацию за выходные.

- Блин! - сказал он вслух, и прислушивающийся к крикам Артём повернулся к нему. Всё же, это было не самое спокойное место на отделении, хотя и самое безлюдное. - Блин!

Умерший Шварцман был еврей, самый классический ашкенази, -несмотря на фигуру Добрыни Никитича и голос, как у Ивана Реброва. Значит Даша неправа!

- Мы говорили действительно о работе, - сказал он, наконец, потому что Артём ждал, и чёрт его знает, что при этом думал. - На отделении происходит много чего странного. Здесь умирает слишком много больных. Раньше такого никогда не было - а этой клинике, между прочим, за 100 лет.

Пример был некорректный, до появления антибиотиков на терапии умирали будь здоров, не доживая ни до какого рака, а в войну здесь вообще был конвейер - крупнокоечный госпиталь с кадровыми врачами - это было чистое золото и в Финскую, и в мясорубках Карельского и Ленинградского фронтов. Но не сейчас.

- Все что-то ищут, кто масонский заговор, кто тайного маньяка, подсыпающего больным в овсянку соли таллия. Ни на то, ни на другое не похоже, но дело в принципе. В пятницу один умный и чрезвычайно уважаемый мной доктор выдвинул мысль о новом СПИДе. Но опять дело не в этом. Даша тоже искала - как все, кто чего-то стоит на этой кафедре. То, что она нашла, это, как мне кажется, полная туфта, но... В общем, она посмотрела по историям всех умерших за последние пару месяцев больных и заключила, что они все сплошь славяне.

Николай посмотрел на Артёма, ожидая реакции на свои слова. То, что он увидел, он интерпретировал как «Ну и что?», поэтому продолжил.

- Вот об этом у нас и был разговор. Мы минут десять поговорили, я вроде Дашу уговорил, что это ерунда, хотя, знаешь, ординатору второго года интерна слушать - это очень добрым человеком надо быть. Потом мне бежать надо было, и мы разошлись по своим делам. А сегодня до меня дошло, наконец, что один из больных - совершенно точно не русский и не хохол, а еврей. Странно, что мне это тогда в голову не пришло. И всё.

- А могло как-то... Это, что у вас творится, повлиять на Дашу...

- В каком смысле? -Ну...

- «Бросить всё, уехать в Урюпинск»? - предположил сам Николай. - В смысле, у неё не выдержали от происходящего нервы, и она решила: «Ну её к чёрту, эту медицину»?

- Что-то в этом роде...

- Ты извини, что я так развязно говорю, - сказал Николай, помолчав. -Это нервное. Меня это здорово задело, с Дашей. Я ведь даже забыл, что её фамилия Берестова, - всё Даша, да Даша. А про такую возможность забудь -она бы так никогда не поступила. За три двести в месяц пахать, как здесь люди пашут - это нужно полностью повёрнутым на медицине быть. Если ты, конечно, не теневой олигарх и всё такое.