Кома. Первая и вторая книги

— Знаете, чем дольше я тусуюсь в теле озабоченного подростка, тем меньше меня волнует, кто, как и каким образом. Мне уже абсолютно все равно, а парни в этом плане безопаснее и в подоле не принесут. Верите, профессор? Войдите в моё положение, проявите понимание, предложите посильную помощь. Тем более, что мы оба взрослые люди. Уж поверьте, в сексе вы не откроете мне…

— Пейте уже свое зелье! Тем более оно уже остыло, — Снейп исчез из лаборатории так быстро, что я даже не успел закончить фразу.

Ну, я попытался. Вот если бы он согласился, то не знаю… Стоило бы задуматься. А так человек он адекватный и с принципами.

Зелье помогло. Гормоны утихли, эротические кошмары ушли, и я даже начал высыпаться, посылая всех ухажеров покорять другие горизонты.

* * *

Максвелл Амброуз Стюарт — как звучит, а? Я более чем уверен, что Том от него был в восторге. Внешне мальчишка вроде бы не имел общих черт с собой прошлым, но то ли кровь Гонтов в Томе Риддле была все-таки сильна, то ли схожести придавали прежние повадки… Он был похож, будто прямой потомок: те же темные волосы, осанка, манера держаться.

Макс осознал опасность своего положения после того, как порылся в газетах, и с тех пор старался не отсвечивать. Отвечал только когда спрашивали, был мил и приветлив со всеми. В один прекрасный вечер слизеринцы пытались выспросить его о происхождении, но были аккуратно поставлены на место. Макс бесконечно вежливо и непреклонно заявил, что с его происхождением ему выгодней считаться магглорожденным. И так это было сказано, что никто даже не усомнился в его словах. Все оставили его в покое. А старшекурсники, которые помнили Генриха Селвина, отметили их общие черты, сделали выводы и на этом успокоились. На Слизерине умели уважать чужие тайны.

Декан же явно благоволил талантливому мальчику. На вопрос о причинах такого отношения, он ответил, что очень уж тот похож на одного его погибшего соратника. Я не стал больше интересоваться этим. Видимо, мальчишка уродился в биологического отца.

И все бы ничего, но в один прекрасный момент Максвелл вспомнил парселтанг. Свидетелей тому, слава Богам, не было, и тот сразу поспешил ко мне.

Макс в придачу к змеиному языку получил и представление о возможных последствиях, узнай кто о его способностях. Я помог ему справиться с головной болью, рассортировать по полочкам новые порции памяти, заодно подлечив весь организм, и тихонечко объяснил, что Темный лорд скоро возродится. Макс наморщил лоб, подумал и решительно заявил, что пусть возрождается. Он объяснил, что это выгодно, отсечь самых фанатичных и безумных соратников и найти козла отпущения. А пока безумный огрызок отвлекает внимание на себя, он может попытаться перетянуть оставшихся адекватными сторонников на свою сторону и набрать новую команду. В конце концов, кого они выберут в итоге? Милого, обаятельного и талантливого мальчика или безумное чудовище, швыряющееся Круциатусами по любому поводу? Выбор был очевиден.

Усмешка на губах Макса нагнала на меня жуть. Я сразу вспомнил костлявого узника Освенцима, который лежал на печке и бормотал, что всегда награждает своих верных слуг. Успокаивало лишь то, что он был мне по гроб обязан.

А на следующий день Дамблдор попросил навестить его.

Честно говоря, я уже успел забыть, что он мой опекун. Директор очень долго не обращал на меня никакого внимания, появляясь лишь изредка и строго по делу: письма передать, попросить вылечить кого-нибудь по дружбе… Никаких душеспасительных разговоров мы не вели, и я грешным делом думал, что в местные разборки меня втягивать не будут. Как же я ошибался.

Кабинет директора Дамблдора был наполнен всё тем же хаосом. На стенах висели всё те же портреты, а на жердочке мирно спал феникс. Я прошелся по кабинету, отчего Фоукс проснулся и покосился на меня подозрительным взглядом.

— Ну, привет, жар-птичка, — поздоровался я. — Поделишься перышком с Иванушкой-дурачком? Или, может, поплачешь над моей судьбой?

Судя по взгляду Фоукса, он был полностью согласен с моей самокритичной оценкой, а с дураками своими перьями и уж тем более слезами он не собирался делиться. Я подошел к нему поближе, любуясь огненными переливами на перьях. К нему тянуло прикоснуться, погладить, но руки свои я держал при себе. В другом мире об этом насесте и клетке в фикрайтерской среде ходили очень интересные слухи. Якобы они были измазаны в совершенно жутком зелье с чудным названием «Кукольник». Может, я и параноик, но прикасаться к фениксу и клетке после такого чтива не хотелось.

Хлопнула дверь, ведущая в личные комнаты Дамблдора. На балкончике показался директор. У меня чуть не отвалилась челюсть.

На дедушке красовалась блестящая ярко-фиолетовая судейская мантия, расшитая золотыми звездами и подпоясанная витым шнурком с кисточками, по всем признакам, от портьер. Из-под длинного подола выглядывали загнутые носы по-варварски роскошных восточных туфель. В бороду были вплетены шелковые фиолетовые шнурки. Директор спустился в кабинет и встал передо мной, явно довольный произведенным эффектом.

Это был полный отпад.