Кома. Первая и вторая книги

— Профессор, может, я попробую сделать переклад на яйцо? — жалобно сказала я. — Вообще, живая вода, говорят, обладает повышенными окислительно-восстановительными свойствами за счет прохождения через неё отрицательно заряженных частиц, то есть, электричества. А я электричество генерирую только мозгами. И что бы вы там ни думали, без мозгов я жить не смогу!

Снейп задумался, фыркнул и отступил.

— Пробуйте переклад.

Переклад тоже не дал результата, хотя яйцо почернело и начало испускать весьма неприятный тухлый запах. Видимо, Снейпу все-таки придется дожидаться мандрагор и копаться в библиотеке, поскольку от меня толку было мало. Северус склонился над кошкой, а я быстренько свалила из кабинета, пока тот не вспомнил, что у меня можно забрать еще ногти, кожу, слюну и слезы.

Пусть лучше зельевар в традициях Кощея чахнет над пробирками, пока я веду охоту на дневник Уизли.

* * *

Северус был невероятно зол: на Малфоев, за то, что проклятые, на себя, за то, что не уследил, и на сумасшедшего целителя, который снова едва не убился, творя невозможное. Да еще Дамблдор подливал масла в огонь, сверкая очками: «Он же целитель, Северус, он не может по-другому, Северус, его ведут клятва и призвание, Северус». А Северусу оставалось только скрежетать зубами да варить очередное зелье для лежащего в истощении ребенка.

Демонстрируя чудеса выдержки и самосохранения в обычное время, в лечении Вадим доходил до исступления, напрочь забывая о себе. Причем волшбу творил какими-то совсем уж альтернативными, языческими способами, о которых в цивилизованной Европе только сказки и остались: длинные речитативы, шепотки и наговоры со странными жестами, яблоки, узлы, яйца и бесконечные фенечки с полузабытыми узорами, расчеты с учетом астрономических явлений, заговоры на солнце и луну, травы. И ведь вопреки всем оставшимся упоминаниям работало так, что рядом становилось трудно дышать! Был бы жив историк, он бы с Вадима не слез. Абсолютно дремучий друид — настоящая находка! И ведь откуда-то ребенок брал новые знания и умения. Просматривал воспоминания о своей прабабке по двадцать раз? Омут Памяти у директора он одалживал регулярно. Снейп разок не утерпел и воспользовался чарами перевода, чтобы полистать русские книжки Волхова. И хоть потом он весь день маялся от головной боли, цели своей добился. За исключением пары пособий, вся информация в них была ерундой и мифотворчеством, что только заинтриговало. Северусу страстно захотелось заглянуть в эту златокудрую голову, но отношение к директору Дамблдору и невероятное количество амулетов на руках ребенка ясно показывали, что соваться не следует.

Взросление всегда раскрывало в волшебниках потаенные таланты, но кто бы мог подумать, что этот чертов русский как ларец с секретом? Думал, что всё рассмотрел, а тут бац — второе дно! Да, пусть Вадим не мог взмахом палочки превратить черепаху в табакерку и добыть воду из воздуха, но почему-то он производил впечатление настоящего колдуна, даже не пользуясь своим даром. Может, потому и производил и был способен на невероятные чудеса, что не растрачивался попусту и относился к своей силе с почтением, а не кичился ею, как прочая чистокровная братия? Как этот таинственный наследник Слизерина, больше похожий на мелкого террориста с артефактом наперевес.

Северус как раз раздумывал над тем, как измельчали волшебники, когда в дверь постучались. Снейп удивленно посмотрел на часы — у детей давно был отбой, кому он мог понадобиться в такое время? В дверь снова поскреблись, и Снейп вздохнул. На этот раз он узнал стук.

— Входите, мистер Волхов, — он махнул палочкой, открывая дверь.

Появившийся на пороге мальчишка предсказуемо не порадовал: глаза огромные, пугливо зажатые плечи, волосы взлохмачены, сам кутается в мантию, прячет дрожь. Мерлин, он ведь только успокоился, только начал радоваться жизни, неужели после лечения Малфоев всё началось заново? Северус действовал уже по привычной схеме — усадил поближе к камину, погнал домовика за чашкой горячего шоколада, уселся рядом и покрепче замотал Вадима в плед.

— Что на сей раз потрясло вашу хрупкую психику? — вкрадчивый тихий тон с интонацией, которую ученики называли «замогильной», всегда отчего-то действовал на ребенка прямо противоположно тому эффекту, которого добивался Северус.

Вадим помолчал, глотнул из кружки и опустил глаза.

— Я скоро умру.

— И с чего вы сделали столь мрачное умозаключение? Очередной дурной сон? — Мерлин, пусть это будет какая-нибудь ерунда!

— Сэр, не надо, пожалуйста, меня успокаивать, — тихо попросил Вадим. — Правда, я скоро умру. Я уже умираю.

Тон у мальчика был такой, что Северус с силой сжал челюсти, сдерживая накатившую злость и горечь. Всё было очень серьезно.

Ну, почему, почему судьба вечно так играет с ним: поманит надеждой, а затем безжалостно её отбирает? Почему именно этот потерянный сирота с невероятным даром к исцелению? Почему это должен быть именно тот, без кого Северусу будет тоскливо?

— И ничего изменить нельзя? — отрывисто спросил он.