Кома (сборник)

Женя, напротив, оживилась и посвежела, даже шаг у нее стал легче – уже не казалось, что она на кого-то обрушится, – видать, и впрямь нелегко давалось ей шефство над Лизой. Она попросила помочь с билетом до Минска, обращаясь ко мне на «вы» и не без почтения, – я вошел в зал ожидания, чувствуя, как реют за моей спиной шелковые стяги Всесоюзной пионерской дружины, но оказалось, что пионерам в этом смысле никаких льгот не предусмотрено, и мы еще два часа простояли в очереди, мило беседуя о московских музеях. Даже перешли на «ты», поскольку моей неотъемлемой чертой были простота, доступность и демократичность, – прежде чем выяснилось, что на сегодня все билеты проданы, а на завтра остались только плацкартные боковые. Женя переполошилась, заохала, заметалась перед окошком кассы, и я с трудом преодолел искушение незаметно смыться, пока она ерзает ко мне задом (а кассирше передом плачет); в результате мы взяли билет на завтра и пошли уламывать проводников всех поездов минского направления. Женя висела на мне, как груз греховного прошлого. Я приглядывался к ней с досадой и растущим недоумением: не знаю, где у Лизиной сестрицы помещался резервуар слез, но если бы она вся, все объемы ее были сплошным резервуаром слез, они бы иссякли к концу первого часа – между тем Женя обильно кропила слезой перроны в течение двух часов, третий час был на подходе, а слезы не то что капали, а натурально струились.

– Значит, так, Женя, – сказал я, когда мы отрыдали очередной поезд на Минск. – Во-первых, хватит рыдать. Ты можешь выслушать меня спокойно?

– Да-а! – провыла Женя, кивая с ошеломляющей готовностью ко всему.

– Тогда слушай. Сейчас ты пойдешь в туалет, освежишь личико, поправишь макияж и выйдешь оттуда летящей походкой, как из бара, походкой нормального человека. Ты ведь нормальный человек в принципе? Вот и хорошо. Эту смелую гипотезу мы проверим. И мы пойдем с тобой гулять по Москве, потому что проводники все равно шарахаются от тебя, как от иностранки. Ты, часом, не иностранка? Верю, верю. А переночевать можно и у меня, поужинать тоже. Кстати говоря – чем бог послал…

– Нет-нет, ни за что, я не могу… – залепетала она, и я позволил ей поломаться. Ни один мускул не дрогнул на моем чеканном лице – хотя, сказать по правде, очень хотелось послать к черту эту грузную девицу с размалеванной по щекам тушью, дурости которой хватило, чтобы сломать мне праздник.

Она и на улице продолжала всхлипывать, и в троллейбусе. Мы доехали до Пушкинской площади, оттуда пошли вниз по Тверскому. Я упорно молчал, хотя понимал, конечно, что спутницу следует развлекать, – но и спутница, и джентльменство были мне в тягость, я упорно молчал, так что поневоле пришлось болтать Жене. Оказалось, оно и к лучшему: собственная болтовня действовала на нее как успокоительное.

Было около десяти вечера – время сумерек, когда одинаково приятны и свежесть воздуха, и тепло раскаленного за день камня. Сонная тишина переулков, нарядные толпы, валящие из освещенных театральных подъездов, свора машин, спущенных с поводка по знаку светофора, – все в этот зыбкий час представляется каким-то особенным, значимым и волнующим. Мы шли бульварами. Женя нервничала, но не паниковала, убалтывала себя и с интересом озиралась по сторонам. Я слушал вполуха, а иногда незаметно приглядывался к ней, пытаясь понять ее жизнь или угадать в ее чертах Лизу. Лизы там не было, не ночевала, да и самих черт, по-моему, не было, а было обыкновенное девичье лицо, точнее – лицо девицы постарше меня года на два, мечтающей обо всем, о чем мечтают девицы, с поправкой на провинциальный пединститут и московские сумерки.

Мы подошли к дому, благополучно перенесли еще один трехминутный приступ сомнений и поднялись на пятый этаж.

– А где родители? – скользнув в комнату, шепнула Женя.

Я пояснил, что родителей нет, они второй год работают в советском секторе Атлантиды, так что можно говорить нормальным голосом и вести себя соответственно.

– И ты все два года живешь один? – с удивлением и жалостью спросила Женя.

– А что?

– Нет, ничего. Я не в том смысле… – она вдруг придумала конфузиться и краснеть. – Просто так странно… Одинокий молодой человек… Я бы, наверное, испугалась к тебе прийти, если бы знала…

Все-таки она сумела меня достать.

– Да брось ты, Женя, – сказал я с досадой. – Взгляни на себя – при желании ты без натуги сможешь меня отшлепать, разве не так? Еще неизвестно, кто из нас подвергается тут большей опасности. Так что давай не будем друг другу льстить, а будем ужинать и коротать вечер.