Команда (СИ)

— Нам надо перестать встречаться. Я не хочу никаких отношений с таким… молодым мальчиком. Да, нам было хорошо в постели, это было классное развлечение, и секс у нас был просто замечательный, но… Тебе двадцать, мне сорок. Разница в двадцать лет. Ничего хорошего из этого не выйдет, прости. У нас ничего не получится. Найди себе ровесницу, встречайся с ней. Женись, детей настрогай. А я этого уже не смогу. Я чувствую, что ты ко мне привязываешься, и это взаимно, мне хорошо с тобой, очень, но… В-общем, это неправильно. Прости.

Салага слушал этот монолог с какой-то странной отрешенностью, будто говорили с ним. «Что нужно сделать?» — крутилась в голове мысль, «Упасть на колени и признаться в любви? Заломать руки за спину и оттрахать так, чтобы больше и мысли не возникало о таких глупостях? Или что-то еще? Что вообще положено делать в таких случаях? Ну же, осёл, решайся!»

И Салага решился.

— Ну что ж… — сказал он отвратительно обиженным и дрожащим голосом, — Я вижу, ты все сама решила, и я… — Салага помотал головой, — Пока. Прощай. Не хотелось, чтобы все было так, но… — он снова покачал головой, и вышел из квартиры.

Дверь за ним захлопнулась, и ее тут же закрыли с другой стороны. На два замка. Почему-то именно это показалось Салаге особенно обидным. Он посмотрел себе в руки, и увидел букет, который Лиза так и не забрала. Подошел к двери, вставил его между дверью и ручкой, и ушел.

Навсегда.

Следующие пару часов он коротал в небольшом скверике рядом со штабом. Сидел под дождем, слушал с телефона всякую лирическую хрень про любовь и расставание, и жалел себя. Телефон сел, под ногами Салаги натекла от дождя целая лужа, в которую он посмотрел, и увидел свое отражение. Мокрое, замерзшее, жалкое, глядящее на мир глазами побитой собаки. Ему стало противно. Он с ненавистью топнул в лужу, будто пытаясь раздавить ставшее ему таким ненавистным отражение — и это, к удивлению самого Салаги, помогло. Он будто бы разом стряхнул с себя весь негатив, скопившийся на душе. Отчего-то стало вдруг очень весело. Салага улыбнулся, встал на ноги, резко повернулся на каблуках, и, чрезвычайно довольный собой, бодро пошагал к штабу.

19

Все было готово к операции.

Рядом стояло два фургона — синий грузовой «Соболь», показавшийся Салаге знакомым, и белый пассажирский микроавтобус «Форд». Вокруг них бегала Анька, намазывая на номера столько грязи, сколько возможно. В штабе орудовал Сыч, вытаскивая из ящиков снаряжение и заряжая оружие.

— На! — он протянул Салаге АКСУ с деревянным цевьем, — Заряжен бронебойными. Особо им ни перед кем не тряси, стрелять буду я. Даю просто на всякий случай. А вот из него, — в руки Салаге перекочевал травматический револьвер, — Стреляй смело. Имел уже дело с такими?

— Ага. — кивнул Салага, — У отца было что-то похожее.

— Ну и славно. — Сыч подмигнул, — Как там Лизавета? Хороша, как всегда?

Салага напрягся, и Сыч это почувствовал:

— У-у-у. Прошла любовь — завяли помидоры?… Ничего, не ссы. — он подбадривающее хлопнул напарника по плечу, — Дай бог, не последняя.

Из подвала появилась половина Дубровского:

— Щит взял?

— Да нахрен он нужен? — попробовал, было, возразить Сыч, но Дубровский не послушал:

— Положи. Сколько тебе еще говорить, что НЗ никогда не бывает лишним?

— Ну так не тебе всю эту хрень в машину таскать! А у меня, между прочим, спина больная.

Дубровский махнул рукой и снова скрылся в подвале. Сыч плюнул, и потащил в фургон щит и сумку с НЗ, поминая перестраховщика Дубровского незлым тихим словом.

Выехали в десять вечера. Лето подходило к концу, и темнело уже рано. В городе пахло мокрой пылью и осенью. К месту сбора подтягивались с разных сторон. Салага сидел в машине с Анькой, которой предстояло подпереть машину генерала сзади, Дубровский и Сыч заехали за очень удачно подвернувшийся куст чуть дальше.

— Едут. — сообщила Анька по рации, когда мимо нее проехал черный БМВ с тонированными стеклами и выключенной мигалкой на крыше.

— Принял. — прохрипела рация в ответ, и, спустя пару секунд, послышался рев двигателя.

— Дава-а-ай! — неизвестно кому крикнула Анька, резко вырулила из арки между домами, и, нагнав подпертый спереди «БМВ», бодро «поцеловала» его в попку.

Из переднего фургона уже выскочил Сыч и дал очередь над крышей «бэхи», видимо, для того, чтобы сидящие там пригнулись. Следующая очередь была уже по стеклам — Салага на пару с Сычом в две секунды расстреляли их и услышали изнутри женский визг. Бросив автомат болтаться на ремне, Салага подскочил к окнам, выхватывая на ходу травмат и не успокоился, пока не расстрелял весь боезапас. В кого — он не смотрел, да и темно было.

Сыч, также успевший пострелять резиной, подскочил к заднему сиденью, открыл изнутри дверь, схватил генерала за шиворот, и вытащил из машины.

— Сыч!.. — послышалось вдруг с переднего сиденья, — Сыч, ё… твою мать!.. Ты что ж творишь-то, падла?… Ты… Ты что?…

Увидев говорившего, Сыч просто опешил, и, если б не Салага, потянувший его в сторону, то он так и стоял бы, ошарашенно глядя на сидящего впереди генеральского охранника.