Команда скелетов

«Хотела бы я хоть раз вытащить на эту дорогу Уэрта, – сказала она, – но его из наезженной колеи можно выбить только взрывом, и то, наверно, для этого потребуется баллистическая ракета, потому что он в своей колее и бомбоубежище построил. Ладно, Хоумер, пошли затолкаем внутрь чего-нибудь съедобного».

Обед она мне устроила будь здоров, Дейв, но я почти не мог есть. Я все время думал о том, как мы поедем назад, потому что уже начинало темнеть. Посреди обеда Офелия извинилась и пошла звонить, потом вернулась и спросила меня, не отгоню ли я «мерседес» в Касл-Рок. Сказала, что разговаривала с какой-то женщиной, с которой они состояли в одном школьном комитете, и им что-то там надо обсудить. Сказала, что возьмет машину напрокат, если Уэрт не сможет захватить ее по дороге.

«Ты не сильно боишься возвращаться в темноте?» – спросила она меня и поглядела с этакой знающей улыбкой. Я сразу понял, что она все-таки кое-что помнит. Бог знает, сколько она помнила, но, видимо, достаточно, чтобы понимать, как мало мне хочется ехать ее маршрутом в темноте, да и днем тоже… Хотя по блеску в глазах я догадывался, что ее-то подобная поездка совсем не пугает.

Я сказал, что не боюсь, и к концу обеда настроение у меня улучшилось. Когда мы закончили, уже стемнело. Мы доехали с ней до дома той женщины. Офелия вышла из машины и с тем же самым блеском в глазах спросила:

«Ты уверен, что не хочешь меня подождать, Хоумер? Сегодня я приметила еще пару ответвлений дороги, и, хотя их нет на картах, я думаю, там несколько миль можно срезать».

«Я бы подождал, миссус, но в моем возрасте лучше всего спится в своей постели. Я отгоню машину, и на ней не прибавится ни одной вмятины, хотя, думаю, миль на счетчике набежит побольше, чем у вас».

Она рассмеялась, мягко так, и поцеловала меня. Наверно, это был самый лучший поцелуй за всю мою жизнь, Дейв. Она меня в щеку поцеловала, сдержанно, как целуют замужние женщины, но… Это как зрелый персик или как цветок из тех, что раскрываются ночью, и, когда ее губы коснулись моей щеки, я почувствовал себя… Я даже не знаю точно, как я себя почувствовал, потому что нельзя передать словами все то, что случилось с тобой, когда ты, например, был с молодой девушкой и мир был еще молод… нельзя рассказать, что ты чувствовал… Кажется, я опять говорю вокруг да около, но, думаю, ты меня понимаешь. Эти вещи отпечатываются в памяти красной краской, и сквозь них трудно что-то разобрать.

«Ты очень хороший человек, Хоумер, и я тебя люблю за то, что ты слушал меня и согласился со мной поехать, – сказала она. – Осторожнее на дороге».

Потом она отправилась к той женщине, а я поехал домой.

– Какой дорогой? – спросил я.

– По шоссе, дурная голова. – Хоумер мягко рассмеялся. Я никогда раньше не замечал у него на лице столько маленьких морщинок. Он поглядел на небо и снова заговорил: – Потом пришло лето, когда она исчезла. Я не часто ее видел… В то лето был пожар, помнишь? Потом бурей повалило много деревьев. В общем, работы хватало. Время от времени я думал о ней, и о том дне, и о том поцелуе, но мне уже начало казаться, что все это случилось во сне. Как один раз, когда мне было лет шестнадцать и я ни о чем не думал, кроме девчонок. Я тогда перепахивал западное поле Джорджа Баскомба, то самое, что у озера, напротив горы, и думал, о чем обычно думают подростки. Потом бороной вывернуло из земли камень, он раскололся, и из него потекла кровь. По крайней мере мне показалось, что из него течет кровь: что-то красное сочилось из трещины прямо на землю. Я никогда никому об этом не рассказывал, кроме матери. Она посоветовала мне помолиться, что я и сделал, но это ничего не прояснило, и спустя какое-то время мне начало казаться, что все это сон. Так иногда бывает. В жизни полно таких вот прорех, Дейв. Ты знаешь?