Команданте, мне жаль (СИ)

Annotation

Сострадание и прощение с необычного угла зрения

Юрген Ангер

Юрген Ангер

Команданте, мне жаль

Мы пришли покормить жирафа. Возле жирафьего вольера стояла вышка-стремянка, вроде тех, что возводят по периметру зоны, только пониже - с обзорной площадкой наверху и с лесенкой, ведущей на эту площадку. Дочь взбежала по лесенке наверх, служитель подал ей рыжее пластиковое ведерко, полное настриженных с ближайшего куста глянцево блестящих листьев, и Литка протянула ведро жирафе - в опасливо выпрямленных руках. Видно было, что ей одновременно интересно и страшно. Царственная жирафа приблизилась и неожиданным лиловым языком слизнула из ведра сперва пару листьев, а потом и сразу все.

- Смотри, синий язык! - потрясенно проговорил мой благоверный. Он остался у подножия стремянки, и наблюдал за спектаклем, задрав голову. Жирафий смотритель топтался рядом и не сводил глаз - не с жирафа, с Данчика, нечасто бедняге доводилось наблюдать в гостях у жирафа людей, татуированных в стиле фашиста из "Ромпер Стомпер". У которых голова трехцветной змеи вонзает свои зубки под челюстью, а узорчатый змеиный хвост выглядывает из колониальных шорт, обвивает ногу и прячется где-то в шлепанце. И при этом сам татуированный господин весь такой демонический, черноволосый и с клыками. И терпеть не может, когда на него вот так таращатся.

Я сидела на лавочке в тени, чуть поодаль, и не шла под яркое солнце. От купаний в морской воде мою шею охватывала красная аллергическая экзема, как странгуляционная борозда у удавленников. Я часто вспоминала теперь и булгаковскую Геллу, и французских дворян, носивших на шее красную нить в честь гильотинированных родственников. От солнечных лучей этот мой ошейник горел огнем. Я смотрела издали - на чудный синий жирафов язык, на лаковые листья, на злого Данчика и любознательного служителя, уже изучающего - а что там виднеется из другой колониальной штанины? А из рукавов? Надо мною цвела магнолия, море вдали за холмами лежало сочным лазурным ломтем, в соседнем вольере наперебой переругивались попугаи. Идиллия, Элизиум...

И тогда появился он. Крепкий блондин с рыжими глазами, весь в розоватых мазках солнечных ожогов - на носу, на лбу, на предплечьях. На шее у него сидел такой же белобрысый трехлетний бутуз. Данчик увидел их и сделался как соляной столп, прекратил тут же злиться, озираться, строить презрительное лицо - собрался, нахмурился и застыл. Мы необычные туристы, в нас есть что-то от героев комиксов и сериала "Свиньи в космосе", такое себе семейство долбодятлов. А это был турист самый обычный, вульгарис, с пузцом и прогрессирующим грибком ногтей. Он отдал служителю купюру, и тот вооружился ножницами и отправился стричь листья - для следующего жирафьего кормильца. Белобрысый мальчишка на плечах смотрел на жирафа, отец его - во все глаза смотрел на Данчика, но не на ту ногу, где змея, а на ту - где на щиколотке выбита свастика. Эта нога у нас проблемная, еще с двухтысячного года, когда бравые служители Фемиды ломали ее на допросе, да так и не доломали. По весне распухает сустав, и Данчик ходит с палочкой.

Данчик сперва отворачивался, смотрел в сторону, как орел на скале, потом догадался позвать ребенка с жирафьей вышки - ведь жирафа давно все съела, и они с Литкой просто внимательно смотрели друг на друга, похожими миндалевидными глазами.

- Пойдем, дочь, уже следующая очередь, - позвал нежный отец, и ребенок неохотно разорвал приятный зрительный контакт, и с жеребячьей грацией затопал с вышки вниз. Служитель вернулся с новым оранжевым ведром, полным глянцевых листьев, и протянул ведро уже следующим кормильцам:

- Плиз!

И следующий кормилец - старший из них - вдруг окликнул Данчика, который, как ледокол "Ленин", почти устремился прочь всем своим неторопливым и мощным корпусом:

- Э-э! Годунов? Даниил Сергеевич, восьмидесятый гэ рэ?

Годунов была первая, давняя Данчикова фамилия, но Данчик ответил почему-то:

- Обознался, начальник, - и добавил с волчьей усмешкой, - Левон Жидович, если что.

Левон Жидович - это был он сейчас. А этот обгорелый белобрысый турист отвечал и вовсе удивительно, и рыжие глаза его на мгновение сделались оловянными, и словно отодвинулось все - ребенок на плечах, ведро, жирафы - когда раздались эти тоже будто бы оловянные слова:

- Команданте, мне жаль.

- Расстались, - без эмоций проговорил Данчик, подхватил Литку за руку и пошел прочь. Угол рта его дернулся - то ли злая улыбка, то ли тик.

Вечером ребенок остался смотреть мультфильмы с приходящей о-пэр, или пить ее кровь - кто знает, Литка непредсказуема в своих предпочтениях. Мы же с Данчиком спустились по улице к морю, мимо ресторана "Боржч" - да, у нас тут есть и такой - у прибрежному бару "Трамонтана". Здесь протекали лучшие наши семейные вечера - как у солдат в окопе, между бомбардировкой и танковой атакой.