Читаем Команданте, мне жаль (СИ) полностью

Стоит сказать - существовали семьи служителей закона, где такие же шестнадцать поколений благородных предков носили мундир со времен царя Петра. Урядники при Николае, чекисты при Ленине, и отделение "Э" сейчас. В криминальной столице они котировались чуть ниже, чем потомственные душегубы, но тем не менее считались господами вполне почтенными. Такое же замкнутое сообщество, и семьи полицейских и ночных татей никогда не враждовали, упаси бог. У каждого своя работа, каждому свое. Об этом и пытался сказать мне Данчик.

Мы познакомились, когда Данчик отбывал срок как организатор заказного убийства. Ему исполнилось двадцать пять, и он связан был узами династического брака с племянницей тверского авторитета. Все и началось у нас - с тех грамотных и хладнокровных разъяснений о войне мастей - на каком-то форуме. До своего ареста он был порученцем у того самого авторитета, и остался им, когда вышел. В Твери как никогда в ходу древнеримская система "патрон-клиент". С племянницей Данчику, правда, позволили развестись - ведь за время его пребывания в узилище неверная супруга благополучно родила от другого.

Данчик отошел к бару и вернулся с двумя точно такими же стаканами - два тройных виски.

- Может, я хотела пинаколаду, - проворчала я.

- Смотри, - Данчик повел глазами в сторону двери, лицо его при этом было неподвижно.

На пороге стоял он, Никсон, Вовик с Пролетарки, в компании толстой блондинки. Он оглядел полутемный зал, наткнулся взглядом на нас, развернулся и вышел. И блондинка поспешила за ним.

Я вспомнила первую мою встречу с Черным Полковником, первое свидание. Он сидел напротив меня в робе, скроенной с такой элегантностью, словно это был офицерский мундир. Ах да, дело было в колонии Бежецк. Строгий режим. Он держался как принц крови, нет, не надменно, но с благородным сдержанным достоинством. Ни слова матом, литературные обороты. Потом я узнала, что я была пятая дура, приезжавшая к нему на свидание только в том месяце. И этот красивый зазеркальный человек, державший себя - словно он со своими невероятными правилами игры поступает единственно верно и праведно, а все мы тут ошибаемся, он меня смутил. А это - была уже половина победы.

- Он ушел, мон колонель, - сказала я шепотом.

- Отчего-то я так и думал.

- Здраво, други! - к нам подсел веселящийся хастлер Марек. Он был поляк и говорил на каком-то промежуточном языке между польским и русским, но мы кое-как понимали друг друга.

- Как успехи? - спросила я бодренько.

- Завтра беру яхту - и на остров, - похвастался Марек и лукаво подмигнул, - сами понимаете, не рыбу ловить.

- А я собирался завтра на острове именно порыбачить, - огорчился Данчик, - ты скажи, где вы будете. Чтобы я вас обплывал... или обплыл... не знаю, как правильно, - он смутился, некоторые слова у него иногда выходили мутантами.

- Мы будем в лагунке, где часовня, рыболовам там неинтересно, - успокоил Марек, - И потом, ты вряд ли помешаешь. Скорее, составишь мне конкуренцию.

Он ревниво окинул Данчика взглядом - какой тот большой и с ног до головы в буквальном смысле разукрашенный - и Данчик поморщился. Он делал вид, что не замечает, как Марек иногда на него смотрит - иначе ведь придется бить Мареку морду, причем табуреткой, а это гарантированная депортация.


Мы уже собирались спать, я раскрыла свою усыпительную книгу - о буднях работников Тайной канцелярии.

- Знаешь, мон колонель, может, я зря не дал Никсону в грызло, - вдруг сказал Данчик.

Мон колонель - это и я тоже, ведь я жена Черного Полковника.

- Почему? - я закрыла книгу и повернулась к нему. Данчик сидел в подушках с телефоном - в очках без оправы, матово-смуглый, увитый своими татуированными змеями и драконами. Волосы он собрал в кукиш на макушке, чтобы не мешали читать.

- Из-за него я получил черную полосу. Представляешь, какие должны быть пытки - чтобы человек захотел покончить с собой? - он не смотрел на меня, листал странички в телефоне, красно-синие блики развлекательных порталов отсвечивали в стеклах его очков.

- Надеюсь, честь не пострадала? - спросила я осторожно. Иногда ирония - это единственная реакция, из всех, что у меня в наличии.

- Не смейся. И нет, там была всего лишь дыба. Вернее, пристегивали наручниками за вывернутые руки. Знаешь, этого оказалось вполне достаточно - чтобы захотеть смерти.

- Я как раз про такое читаю.

- В книгах это все не то. Там кажется - что такого? В книге все это выглядит нестрашно.

- Тут у меня язык министру собираются резать.

- За что его? - Данчик сморщил нос, министр со своим языком отвлек его от мрачных воспоминаний, - Оппозиционер? Оратор?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее