Вот что писал в представлении начальник 12-й дивизии Любимов: «...Благодаря только настойчивости, крайнему напряжению всех сил 12-я дивизия одолела казаков Краснова, захватила Лиски и вышла на линию Икорцев. Дивизия обязана своим успехом главным образом энергии и деятельности члена РВС 8-й армии т. Якира. Он проявил неутомимую деятельность, железную волю и энергию. Не смущаясь ни временными неудачами, ни случайными поражениями, твердо веря в счастливый исход операции, т. Якир вел железной рукой подчиненных ему красноармейцев к победе. Непрерывный тяжелый труд в течение трех недель надломил его израненный организм, но, уже будучи больным, он продолжал руководить операциями и, собирая последние остатки сил, еле вставая с постели, т. Якир в грозные минуты, когда колебались полки, сам встал в ряды их на поле сражения. Когда в минуту смятения полки отошли к Коротояку, т. Якир лично их устроил и, дав отдохнуть, повел в контрнаступление, взяв Коротояк, на плечах отступающих казаков ворвался в Лиски и нанес им поражение. У Коротояка, уговаривая отступающих в панике красноармейцев, т. Якир был смят не рассуждавшей массой и чуть не расстрелян. Все эти неудачи не сломили железную волю т. Якира, и РВС дивизии свидетельствует, что достигнутый успех в овладении военно-стратегическим узлом Лиски и выход наших полков на линию Икорцев всецело должен быть приписан боевой деятельности т. Якира...»
А вот выдержка из заключения вышестоящего командования: «...К моменту приезда т. Якира в Коротояк положение было критическим. В Коротояке находились части Кексгольмского полка, и то они эвакуировались в Репьевку - Острогожск... Якир поехал в Острогожск и заставил Сахарова подчиниться дисциплине и сражаться в рядах 8-й армии. В течение двух дней он собрал разбросанные остатки полков и двинул их в бой...»
Перечитывая сейчас документы, я представляю себе дорогого мне человека, любителя музыки и химии, в гуще боев. В то время, добравшись до Воронежа, я питалась только слухами и рассказами товарищей. Эти рассказы, как мне иногда казалось, сочинялись специально для меня. Пусть, мол, девушка, невеста Якира, порадуется!
Прямо из гущи боев Иону, больного и ослабевшего, отвезли в имение Охотниково, предоставив ему возможность немного отдохнуть и прийти в себя. Вместе с секретарем Реввоенсовета армии Владимиром Константиновичем Соцковым я тоже отправилась туда. Когда я увидела любимого, сердце мое сжалось от боли и испуга. На него страшно было смотреть. Скелет, еле обтянутый кожей, заострившееся лицо с ввалившимися глазами, со странным отсутствующим взглядом... От прежнего жизнерадостного и довольно крепкого студента ничего не осталось.
Моему приезду Иона не обрадовался и даже с упреком сказал:
- Зачем ты приехала? Зачем подвергала себя опасностям и лишениям?
Потом он устало прикрыл глаза и глухо произнес слова, от которых и по сей день, когда вспоминаю, горло схватывает судорога.
- Пойми, Саинька, сейчас моя жизнь отдана революции... На личные радости я не имею права до тех пор, пока Советская власть твердо не станет на ноги... Не сердись и пойми меня...
Он еле шевелил губами, но слова шли из самой глубины его сердца, и я, не найдя ответа, молча и виновато присела рядом. Осторожным движением он погладил мою руку - крепись, мол, все еще впереди, не отчаивайся...
Мне ничего не оставалось делать, как побыстрее собраться обратно в Воронеж, а оттуда в Харьков.
Заметив в моих глазах печаль и страдание, товарищи из штаба армии - Соцков, Весник, Базилевич, Фирсов - старались меня успокоить и даже слегка поругивали Якира за то, что он гонит невесту обратно. Но, видимо, они гордились Ионой. Кто-то даже бросил такую фразу:
- Не человек, а кремень. Кроме революции, для него ничего не существует.
Следующая моя встреча с Ионой произошла в маленьком городке Сватово-Лучки, неподалеку от Харькова. На этот раз Иона сам вызвал меня телеграммой на два дня, воспользовавшись небольшим затишьем на фронте. Вместе с друзьями встретил меня на вокзале и повез домой. На столе был приготовлен скромный завтрак, в вазочке стоял большой букет цветов. Это меня очень растрогало.
Иона чувствовал себя лучше, был словоохотлив и заботлив.
Два дня пролетели как сон. Переполненная счастьем и любовью, я с трудом рассталась с Ионой и поехала назад, в Харьков.
Работала я в Харьковском горпродкоме счетоводом. Однажды утром только раскрыла служебные бумаги и счета, как услыхала за спиной шум и знакомые голоса. Подняла голову и обмерла: в дверях увидела улыбающихся Иону Якира и Володю Соцкова. Неловко обняв меня, Иона протянул какую-то бумажку:
- Читай... И собирайся побыстрее!
Это было разрешение начальства отпустить меня с работы. Оказывается, Иона уже успел побывать у начальника горпродкома, представился ему моим женихом, прибывшим на короткий срок с фронта, и получил разрешение увезти свою невесту.