Командарм Лукин

— Не будем вдаваться в дискуссию, — холодно проговорил Эрдман, собирая документы. — Я констатирую факт. У вас Качалов объявлен врагом народа. Его семья репрессирована. А, между прочим, у нас он считался бы героем, его наверняка наградили бы Железным крестом. Понимаете разницу?

Эрдман направился к двери, но у порога остановился, помахал бумажником:

— Советую серьезно подумать о вашей дальнейшей судьбе и о том, что вам предпринять дальше. — И, уже взявшись за ручку двери, как бы мимоходом сказал: — Седьмого декабря в войну вступил наш союзник — Япония.

В палате наступила гнетущая тишина. И у Лукина, и у Прохорова на душе было, как никогда, тяжело.

— Визит Эрдмана был не случайным, — проговорил наконец Лукин. — Начинается, Иван Павлович, то, что и следовало ожидать. Это только прелюдия, лишь одно из звеньев подготовки к чему-то важному, чего хотят от нас добиться гитлеровцы.

— Ничего у них не получится, — спокойно произнес Прохоров.

Лукин понял, что его друг сильно волнуется. Он уже знал: чем сильнее возбужден Прохоров, тем спокойнее его тон. Лукину нравилась эта черта характера.

— Меня, Михаил Федорович, волнует другое.

— Япония?

— Япония. Неужели он сказал правду и нам придется воевать на два фронта?

— А ведь на Тихоокеанском флоте служит мой сын — Виктор…

Майор Эрдман долго не навещал генералов. Заявился он уже в начале февраля. Пришел не один. С ним — высокий с бородкой, в штатском.

— Моя фамилия Цорн, — кивнул он коротко стриженной головой. — Стефан Цорн. В Новосибирске мои приятели звали меня Степаном.

Лукин взглянул на Прохорова, и они поняли друг друга. Еще один русский немец. Не много ли? Хотя сомнений не было, что этот Цорн из разведки.

— Мой отец до большевистской революции был в России крупным лесопромышленником, на всю Европу заготавливал шпалы, — пояснял Цорн на чистейшем русском языке. — Но у нас еще будет много времени ближе познакомиться. Собирайтесь, господа, завтра едем в Германию.

Это сообщение ошеломило Лукина. Конечно, он понимал, что гитлеровцы не будут долго держать его в своем госпитале в Смоленске. Рано или поздно приступят к очередному этапу обработки, причем, скорее всего, будут это делать в Германии.

3 февраля 1942 года генералов привезли на вокзал. Там к ним присоединили полковника Волкова, бывшего командира 91-й стрелковой дивизии.

Едва поздоровавшись, Лукин сразу задал Волкову вопрос:

— Что слышно о войне с Японией? Вы все же были среди своих, может быть, доходили какие-то вести?

— Седьмого декабря Япония напала на американскую военно-морскую базу где-то в Тихом океане. Подробностей не знаю, но Япония воюет с Америкой. В отношении нас вроде бы придерживается пока нейтралитета.

— Да, весь земной шар в огне. А что под Москвой?

— Отстояли белокаменную, — улыбнулся Волков. — И не только отстояли, но крепко ударили фашистов, В последние дни в госпиталь много раненых пленных поступило. Бои идут жестокие, мы наступаем. Вы представляете, Михаил Федорович, наступаем!

— Если б вы знали, как радостно слышать такие слова! Если б вы знали!.. — От волнения у Лукина дрожал голос. Он тряс полковнику руку, на глазах его выступили слезы. — Не напрасно, значит, мы дрались под Смоленском и Вязьмой. Не зря! Не зря! Я знал, я верил, что так будет. Ох и порадовали вы меня, Иван Иванович! Теперь ничего не страшно. Москву отстояли и бьем фашистов — это главное, а остальное выдюжим.

В купе, куда втиснули раненых генералов и полковника Волкова, уже были немцы. Они начали было протестовать. Но Стефан Цорн показал им свои документы, и они сразу притихли, потеснились.

В тесноте и духоте, но до Орши доехали без особых приключений. Дальше поезд не пустили. Цорн вышел из купе, чтобы узнать, в чем дело. Вернувшись, пояснил:

— Впереди взорван мост. Оказывается, Орша — район партизанских действий.

Раненых генералов внесли в вокзальное помещение. В это время на вокзал приехали только что окончившие военные училища немецкие офицеры. Все они направлялись к Москве. Помещение разбито, комнатки маленькие, а тут еще русские генералы и полковник… Узнав об этом, они потребовали выкинуть генералов на тридцатиградусный мороз. Гитлеровские молодчики были настроены очень воинственно. Кричали: «Нах Москау!» Восторги немного поутихли, когда они узнали, по какой причине остановилось движение поездов от станции Орша. Но на генералов молодые офицеры набросились еще яростнее:

— Век! Век, русиш генерал!

Стефан Цорн долго их уговаривал, а те продолжали бушевать. Не помогли и документы Цорна. Пришлось генералов переносить в товарный вагон.

Наконец, видимо, исправили путь. Без особых приключений прибыли в Брест. Здесь поезд стоял долго. Дело в том, что в Европе железнодорожная колея уже нашей, и в Бресте меняли колеса вагонов и паровоз. На этой пограничной станции все, едущие в Германию, проходили санитарную обработку, поэтому и генералам удалось помыться в бане.

Стефан Цорн раздобыл свежие газеты. Едва поезд тронулся, он углубился в чтение. Лицо его все больше хмурилось, и это замечал Лукин.

— Что пишут о боях под Москвой, господин Цорн? — спросил Лукин.