Командарм (СИ)

— Встречались в семнадцатом, в декабре, кажется, и позже… — Кравцов тоже достал кисет. — В ЦК, в РВС. Пару раз разговаривали, вот как мы с вами сейчас, но и все. Как начдив я имел несколько иную систему субординации.

— Но из нескольких довольно сильных кандидатур выбрали вас. — Фрунзе своего интереса не скрывал, смотрел внимательно, чуть прищурившись, чем, однако, несколько смягчал жесткость взгляда. Прищур сродни улыбке, намек на нее.

— Возможно, меня порекомендовал его заместитель Склянский. Мы с Эфраимом Марковичем оба врачи, знаете ли…

— Хорошо знакомы? — раскуривая трубку, поинтересовался Фрунзе.

Склянский, как ни крути, зампред Реввоенсовета республики и не последний из членов ВЦИК.

— Не друзья, если вы это имеете в виду, — Кравцов скрутил самокрутку и, зажав ее в углу рта, потянулся за спичками. — Скорее взаимная симпатия. Но за меня мог высказаться и начфронта Егоров или Владимир Ильич… Вариантов много, но единственно правильного я не знаю.

— А так всегда бывает, — неожиданно улыбнулся Фрунзе, и как раз в этот момент, вслед за легким стуком в дверь, в салон вернулся ординарец. Он принес два стакана чая, сахарницу с колотым сахаром, вазочку с печеньем и тарелку с бутербродами.

Кравцов обратил внимание, что посуда в салон-вагоне не разномастная, стаканы в серебряных подстаканниках, а бутерброды сделаны из хорошего ржаного хлеба с полукопченой колбасой.

— Спасибо, — поблагодарил он ординарца и, пыхнув самокруткой, потянулся к сахарнице.

— Вы знали Махно? — Кравцов отметил, что Фрунзе назвал комбрига по фамилии, хотя по нынешним временам его "приказано было помнить" исключительно как героя Гражданской войны. Комбриг-Три Заднепровской дивизии Махно, начдив Двадцать пятой дивизии Чапаев или Сорок четвертой — Щорс… Герои… мертвые…

"Может быть, и Командарму-Восемь Кравцову следовало остаться с ними?" — мысль не лишенная бравады, таящая в глубине своей обычный человеческий страх.

Азин, Кравцов, Миронов… Наверняка и еще пара-другая мертвых командармов наберется. Война большая, людей много.

— Я знал Нестора Ивановича, — сказал он вслух, размешивая сахар в стакане.

— Какой он был? — Фрунзе тоже не пил чай в прикуску.

"Какой?"

Кравцов вспомнил весну девятнадцатого. Уже началась травля. Харьковские "Известия" напечатали насквозь фальшивую, мерзкую статью "Долой махновщину", командующий Украинским фронтом Антонов метал громы и молнии…

Здравствуй, Макс! — сказал Махно, входя в разбитое здание вокзала, где Кравцов разместил свой штаб.

Невысокий, худощавый, комбриг казался моложе своих лет. Темные глаза выдавали энергичный и быстрый ум.

Раздавят, к бесу, — ухмыльнулся он, подходя к вставшему навстречу начдиву. — Прут и прут, а у меня и снарядов уже не осталось, и патроны…

Казалось, Нестор шутит. Но какие там шутки! Положение, и в самом деле, сложилось критическое: Деникин наступал по всему фронту, и Красная Армия откатывалась к Москве. Однако здесь и сейчас, на этом конкретном участке жестокой войны "бандиты" Махно держали фронт…

"Каким он был?"

Но на самом деле вопрос Фрунзе о другом. Каким мог стать Нестор, если бы не шальная пуля тогда, в ноябре двадцатого?

— Он был сложным человеком, — Кравцов чувствовал, что может сказать то, что думает. Ну, почти все.

— Идеалист, разумеется, учитывая обстоятельства его жизни, — Кравцов отпил немного горячего чая и не без раздражения покосился на бутерброды. — Однако и превосходный политик, отличный тактик маневренной войны, отменный организатор… Жаль, что Нестор Иванович так и не смог найти дорогу к нам. Я имею в виду коммунистов-большевиков.

Пожалуй, последняя фраза была лишней. Но, что сказано, то сказано. Само как-то сказалось…

— Лев Давыдович Махно не любил, — Фрунзе по-прежнему смотрел прямо на Кравцова. — Не доверял, и, наверное, не напрасно. Махно — не наш. Крестьянский вождь, остальное — от лукавого. Назовись он хоть социал-демократом, хоть трудовиком[5], а все равно не с нами он был. Хотя до времени и не против нас.

— Да, — согласился Кравцов с очевидным. — Так и есть, но вы спросили, каким он был. Я попытался ответить.

— Вызывал симпатию? — пыхнул трубкой Фрунзе.

— Скорее располагал к себе.

— А говорят, бандит…

— Сам никогда, — покачал головой Кравцов и, затушив окурок, все-таки взял с тарелки бутерброд.

Колбаса пахла чесноком. И от этого запаха рот Кравцова непроизвольно наполнился слюной.

"Прямо как собака Павлова…"