Но в результате, Кравцов получил все то же самое, что получил бы на его месте любой другой военный, приехавший на учебу в Москву. Тот же черный пайковый хлеб, те же талоны на питание… и "маршрутная карточка" для проезда на трамвае да несколько билетов в Большой и Художественный театры. Последнее обстоятельство неожиданно показалось Максу весьма и весьма соблазнительным. Но вот жилье бывший командарм, вполне возможно, получил чуть лучшее, чем многие другие.
— А давай его к нам, во Вторую Военную гостиницу, — предложил Саблин. — У меня как раз сосед съехал.
— К Никитским воротам что ли? — нахмурился Ткалун. — Так у вас же там жить невозможно. В прошлую зиму, говорят, не только мебель, но и паркет в печках пожгли.
— Так точно, ваше благородие! — сверкнул голубизной глаз Саблин. — Как есть пожгли, басурмане! И обои со стен ободрали и сожгли. Варвары-с!
— Ну, и? — Ткалун в отличие от Саблина был занятым по службе человеком и тратить дорогое казенное время на глупости не желал.
— Отремонтировали в июле, — кисло "закруглил" тему шутник, и, получив все необходимые бумаги, Кравцов и Саблин отправились на Бульварное кольцо.
Двухэтажное здание бывшей третьеразрядной гостиницы размещалось на небольшой площади около Никитских ворот. Место показалось Кравцову смутно знакомым, но опять, как и во многих других случаях, чувство это казалось сродни
"Эдинбург?! Какой, к бесу, Эдинбург?! Я же и не был там… никогда".
И такое уже тоже случалось. Вдруг всплывало в памяти что-то "совсем не то", и что с этим делать, Кравцов совершенно не представлял. Он предполагал, впрочем, что подобные странности — суть манифестации некоего системного расстройства психики, но сообщать об этом кому бы то ни было не собирался. Он совершенно не хотел возвращаться в разряд увечных. А посему…
"Перетрем! — твердо решил Кравцов, обозревая окрестности своего нового местопребывания. — А муку съедим!"
По здравому размышлению, место могло показаться ему знакомым оттого, что живо напоминало события минувших лет. Война — она и в Москве война, как и в любом другом месте.
От сгоревшего большого дома, выходившего фасадом на бульвар, остался только скелет. На стенах вокруг легко различимы выщерблины, оставленные пулями и осколками, а посередине площади высилась огромная куча битого камня…
— Это еще с Октябрьских боев осталось, — пояснил Саблин. — Тут в округе несколько зданий артиллерией разбили, вот камни и собрали. Есть мнение, памятник Кропоткину из них построить.
"А, точно! — вспомнил Макс. — В феврале же умер князь Кропоткин…"
Впрочем, в то время Кравцов все еще пребывал "по ту сторону Добра и Зла", но имя великого теоретика-анархиста напомнило ему еще одну причину, по которой сблизились он и Саблин тогда, в восемнадцатом. Саблин, как и Макс, происходил из
А гостиницу на самом деле недавно отремонтировали, что по нынешним временам следовало полагать чудом. И комната — после долгого и нудного препирательства с комендантом — Кравцову досталась отменная. Просторная с высоким венецианским окном, камином и свеженастеленным дощатым полом. Стены заново оклеены "весёленькими" бумажными обоями, а из мебели присутствовали просторный кожаный диван-софа, потертый, но как будто бы пригодный еще для сна и отдыха, стол, стул, тумбочка, и роскошная деревянная вешалка. Мебель, надо полагать, привезли из какого-нибудь склада-распределителя, отобрав по списку-минимуму, но для Кравцова все это: и комната, и мебель — представлялись какой-то невероятной удачей, сродни божественному промыслу…
— Ну, вот, — сказал, улыбаясь, Саблин и "обвел" комнату одним движением узкой "интеллигентской" кисти. — Владей, Макс! Полу-люкс, даже женщину привести не стыдно.
"Это да…" — неожиданно Кравцов почувствовал, что краснеет, ну или кровь в голову ударила, что, с медицинской точки зрения, в сущности, одно и то же.