Командир

Огромное счастье, что в ожидании настоящей войны на свете еще существует нежность. И я, радист, чьи приборы молчат по двенадцать часов в сутки, когда мы плывем под водой, и тогда мне вместе с Минни`ти приходится слушать по гидрофону, в котором каждый звук – вопрос («Что это было? А это что?»), и для правильного ответа опыт помогает больше слуха, воображение – больше опыта, а паранойя – больше воображения, и я, стало быть, радист, эту нежность распределяю. Aquí Radio Andorra[9] – говорит приветливый голос девушки, которую каждый из нас представляет по-своему. Aquí Radio Andorra: единственное радио в мире, которое не говорит о войне, а передает круглыми сутками только песни о любви – американские, французские, испанские, которые исполняют только женщины. Похоже, у них стометровая антенна, возвышающаяся в каком-то недостижимом месте, похоже, у них самый сильный сигнал в Европе, который не в состоянии заглушить ни одно правительство, поскольку Андорра – это государство, свободное государство, чье радио доступно всем находящимся на земле людям, а также всем плывущим в море кораблям. Поэтому мы его слушаем все вместе, все, и мы, и наши враги. Мы его слушаем по ночам, когда всплываем на поверхность, чтобы перезагрузить воздух и зарядить батареи: весь экипаж их слушает, всю ночь, через громкоговорители, и эти женские голоса кажутся голосами наших женщин. Aquí Radio Andorra – это прохладная ладонь медсестры на твоем лбу, обещание, что ты скоро поправишься, как шептала на ухо мама. Aquí Radio Andorra, и весь корабль подпевает этим голосам, говорящим о любви, поскольку это голос нашей сестры, склоняющейся над нами, чтобы нас, одичалых, утешить, где бы мы ни находились – в рулевом или моторных отсеках, на огневой позиции, в высокой рубке или в гамаке из моржовых шкур, прицепленном к переборкам последних кают, где от усталости кто-то дрыхнет. Aquí Radio Andorra, и офицеры тоже закрывают глаза, и наш командир тоже, а ведь он не смыкает их никогда, даже когда спит. Но когда наступает его очередь запереться в каюте, никто не возражает, что я приглушаю громкоговорители, пусть хоть часок подремлет, иначе вся эта нежность будет только его будоражить. О нем много чего рассказывают, говорят, что он был на «Маласпине», когда тот пустил ко дну British Fame[10], что он волшебник, факир и гипнотизер, что он никогда не спит, но тот, кто это говорит, признаётся, что сам наверняка не знает, поэтому на всякий случай лучше его не беспокоить, лучше приглушить музыку, ведь как-никак под его командованием мы идем на войну. На войну – мы не видим часа, чтобы сразиться, ибо на этой войне без войны мы себя чувствуем потерявшимися в море, и даже радио Андорры не в состоянии нас найти.

6. Джиджино

В первый же день, как мы отшвартовались, командир зашел в камбуз и спросил у меня, профессиональный ли я повар? Так точно, господин командир! А в плаванье ходил? Так точно, господин командир! Спрашивает, знаю ли я названия венецианских блюд, самых общеизвестных? Так точно, господин командир! Можешь назвать? Печень по-венециански. А еще? Не робей, называй все, что умеешь сготовить. Баккалá-мантекáто, говорю. Сáрде-ин-саóр. Би`голи-кон-ле-аччýге. Грансéола-болли`та. Бродéтто. Ризи-и-бизи[11]. Я произношу названия, и он закрывает глаза, а когда командир закрывает глаза, кажется, весь мир отдыхает. Фаршированная утка. Кастради`на – суп из копченой бараньей ноги, полента с мелкими раками, крабы с мягким панцирем во фритюре. Он вдруг открывает глаза и смотрит, а когда он смотрит, я робею. Он меня перебивает и говорит, что всю ту вкусную снедь, которую мы загрузили на борт, пока не разрешается трогать, а всех кормить только пастой без соуса и тушенкой. Он не объясняет причину, значит, это приказ. И велит мне, что когда я готовлю пищу, то обязан вслух перечислять все лучшие блюда со всей Италии, как я перечислил сейчас венецианские. Знаю ли я кухню каждой итальянской области? Так точно! – отвечаю я ему. Тогда громким голосом я должен перечислять все те, которые знаю, постоянно. Как молитву, добавил он. Это еще один приказ, причину которого я наконец-то понимаю.