Командир

На лодке все время что-то ломается, все время надо что-то чинить. Гидрофон постоянно барахлит, и Миннити, наш гидроакустик, примерно моего возраста, вечно просит меня починить, потому что только один я знаю, в чем состоит проблема и как ее устранить. Не суть важно, что работу, сделанную утром, надо переделывать после полудня, а потом и на следующее утро: Миннити все равно меня благодарит, потому что в его наушниках нет больше помех и постороннего шума.

3 октября 1940 года

6 часов 00 минут

И вот он, Гибралтар.

На корме еще ночь, а на носу уже забрезжило утро.

Уже видна длинная очередь кораблей, имеющих разрешение на проход. Вдали темные силуэты английских эсминцев, их не меньше десятка, может, больше. В небе, жужжа как навозные мухи, проносятся истребители RAF[13]. Тодаро из боевой рубки смотрит в бинокль. Степович смотрит. Я тоже смотрю. Под нами, на центральном посту, находится капитан-лейтенант Фратернáле: «До глубины семьдесят метров остается двадцать метров».

Тодаро приказывает ему идти по поверхности еще тысячу метров и спускаться на глубину восемьдесят, а не семьдесят метров. «Пусть взрываются у нас над головой», – добавляет он, но Фратернале его уже не слышит. Он даже не называет их «глубинными бомбами», но и без того понятно, что он говорит о них и об аде, по которому нам предстоит пройти. Но Фратернале уже исчез за ограждением рубки.

Это лото, в котором ты выбираешь номер, и он не должен совпасть с тем, который выбрали англичане, ибо если они совпадают, то ты отправляешься на дно.

Тодаро выбрал восемьдесят. Он не ошибается, все это знают, он не выбирает неправильные номера. Английские корабли изрыгают глубинные бомбы непрерывным потоком, но «Каппеллини» еще далеко, пока он еще не виден и устремляется прямо на них, как будто желает привлечь их внимание. Мы спускаемся в чрево лодки: сперва я, следом за мной Степович, потом Тодаро – он, как всегда, последний. Потом вдруг свист быстрого погружения – и меньше чем за минуту мы уходим под воду: недолгое время снаружи остается лишь глаз параноика-перископа, но и он вскоре запотевает, и чтобы знать, что происходит снаружи, мы доверяемся уху Миннити, полагающегося на мою расторопность.

Нас поглощает глубокая тишина, дизельные двигатели выключены, работают лишь электрические. Она поглощает и неутихающие взрывы бомб. Обшивка лодки дрожит, пол ходит под ногами, лодка опускается на глубину носом вниз. Отдыхавшие от вахты люди занимают посты маневрирования: их подняли по тревоге, их опухшие от сна лица уже растеряны и напуганы: я погибну? Погибну? Погибну?

Едва мы достигли глубины семьдесят пять метров, над нами с грохотом взорвалась бомба. Лодку как следует встряхнуло, она стала оседать на корму и погружаться на дно. Моряков откидывало к переборкам, они скатывались назад, падали и получали увечья. Несколько человек пронеслись передо мной, как велогонщики на финальном заезде чемпионата «Гонок Италии», который я ездил смотреть в прошлом году в Местре: Кьяппини, Ди Пако, Римольди. За ними пролетают Сирагуза, Трапé, Монтелеоне, завершающие свой полет столкновением с переборками. Помощник рулевого Боно ухватился за меня, я ухватился за Даликани, который держится за штурвал. Боно так вцепился в меня, что больно руке. Он спрашивает: нас взорвали? Я отвечаю ему, что нет, что это – ударная волна. Тодаро стоит на капитанском мостике спокойно и невозмутимо. Кажется, он ни за что не держится, но это не так, он держится за стальной косяк переборки. Кажется, что его лодка не тонет, но на самом деле это не так. «Все нормально», – раз за разом повторяет он твердым голосом. «Она взорвалась над лодкой и опускает нас на дно». Что означает: будь на его месте Фратернале, мы бы были уже покойниками. Потом приказывает Даликани стабилизировать судно, но оно не слушается и оседает, манометры не видят выхода из положения – мы погружаемся, погружаемся, погружаемся…

Степович докладывает о первых повреждениях: электросистема повреждена, поднимается уровень углекислого газа. Чеккини бросается раздавать маски. Я ловлю его быстрый взгляд: я погибну? Взгляд Тодаро отвечает ему: нет, будешь цел.

«Закачать воздух!» – приказывает он, и вахтенный офицер повторяет: «Воздух!»

Мотористы подают воздух в цистерны балласта, но лодка не всплывает. Тодаро берет у Меннити наушники и вслушивается в гидрофон.

«Штурвалы на подъем!» Паче повторяет, Даликани исполняет. В приказах нет никакого отчаяния, но на самом деле – есть.

Манометр показывает сто метров.

Тодаро приказывает закачать больше воздуха, Паче повторяет приказ, мотористы увеличивают давление: бесполезно. Манчини выжимает из моторов все до предела. Стрелка манометра должна указывать на ПОДЪЕМ, но она застряла на СПУСКЕ.

Даликани не справляется с управлением. «Штурвал заклинило», – говорит он. Ловлю его взгляд: я погибну? Взглядом Тодаро отвечает «нет».