Командир

Даже Маркон, его лучший друг, сообразил, что не его это дело. Сейчас собирается сам. Куда ты лезешь, Маркон? В лучшем случае ты барахтался в своей лагуне и на мели увидел лангуста, который до смерти тебя напугал – ты решил, что это мамина писька. Не твое это дело, Маркон, успокойся. Лучше найди акваланг, где меньше всего пузырьков, на сотню метров выйдет Бечьенцо Стумпо, ныряльщик за кораллами из славного Торре-дель-Греко. Вали отсюда, Маркон, дай пройти, я должен подготовить к погружению легкие. Дайте мне кусачки и заткните рты. Я должен собраться.

Готово. Открывайте рубку.

10. Тодаро

Стумпо за бортом. Мы только слушаем, ничего другого не остается. А что можно услышать в гробовой тишине? Ухо гидрофона, кажется, оглохло. Гидрофон – это палец в заднице неодолимой толщи воды.

Слабое, едва различимое поскрипывание. Кусачки не перекусывают, он злится. Но у него получится. Вот увидишь.

Запустить моторы, полная готовность.

11. Стумпо

Сколько обитателей под водой океана. Настоящий бордель. В основном самки-медузы. В засаде акула, которую я пока не вижу, планктон, морской мусор. Сколько рыбешек, и до чего хороши…

Я опутан илом как коконом, а эти тупые кусачки ни хрена не кусают. Богородица, Пречистая Дева, Стелла Марис, заточи это лезвие, которое не кусает. Святой Бечьенцо Римский, покровитель ныряльщиков за кораллами, ты дал мне свое имя, дай мне сейчас твою силу. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, не плачь, тут нечего плакать, тут надо кусать. Боже всемогущий и вечный! Да, сильная у тебя кровь, знать, вытекла вся, больше нету. Руками, ногтями, зубами, злостью, чем угодно, я должен перекусить этот трос.

Какое тут разноцветье. Говорят, что тут под водой красиво. И вправду красиво. Я мог бы воспользоваться, что-то сделать, но я ума не приложу, что тут можно еще.

Мне двадцать, пора жениться,
В прекрасную сирену хочу влюбиться.
Каждую ночь я буду ее господин,
Но что будет, если родится сын?

Я умираю. На хуй смерть. Пусть подождет. Подожди, говорю тебе, минутку. Минутку, и я твой. Потому что если я сейчас умру, то для чего я вообще родился?

Папа, а ты чего околачиваешься в этих краях?

Трос перекусился! Спасибо тебе, Богородица Дева.

Лодка на поверхности, пошла свободно, плывет, и у меня защемило сердце.

Я пока тут побуду. Здесь есть медузы, рыбешки, скоро, глядишь, прибудет ундина.

А вы плывите себе, плывите.

Все равно я уже мертвый. Но это меня не ебет.

12. Муларджа

«Чистый воздух смердит».

Как и все подводники, мы произносим эту присказку каждый раз, когда после многих дней, проведенных на глубинах, поднимаемся на поверхность воды и делаем первый глоток свежего воздуха. «Чистый воздух смердит». Это не просто слова пожелания себе удачи, которые мы твердим из суеверия (хотя, по сути, да). И не только шутка, с помощью которой мы разгоняем запахи испражнений и пота, которыми дышали все эти дни, сидя взаперти подводной лодки (хотя и она, по сути, тоже). В этих словах заключена доля истины. В чистом воздухе есть что-то, что действительно смердит. Сама свежесть чистого воздуха изобличает эту вонь. И время, проведенное под водой, позволяет нам это уловить: чистый воздух воняет. Чистый воздух смердит.

Чем, трудно сказать. Потому что пахнет не всегда одинаково. В каждом новом месте по-своему, в зависимости от наших координат, от времени суток (по ночам запах чувствуется сильней), от погодных условий, от уровня влажности воздуха, от того, как далеко мы находимся от земли. В общем, как всегда, есть струйка чистого воздуха в том зловонии, которым мы дышим, уйдя под воду, точно так же вонь растворена в чистом воздухе, которым мы наполняем легкие, всплыв на поверхность и выйдя наружу. Подводники это знают. Это первое, о чем тебе говорят на курсах. Чистый воздух воняет. Чистый воздух смердит.

Сегодня я впервые дышал океанским воздухом. С большими трудностями мы прошли Гибралтар, потеряли Стумпо, ныряльщика за кораллами, и на этот раз погружение было и скорбью, и спасительным облегчением. Мы по очереди вышли на лодку с ощущением, будто воскресли. Я никогда не бывал в океане, учился на канонира и плавал на устаревших эсминцах типа «Тýрбине», которым дали название ветров – «Борéа», «Аквилóне», «Óстро», «Дзéффиро»[15], бороздивших только Средиземное море. И все равно воздух, которым дышишь на палубе крейсера, даже если и там сидишь взаперти, совершенно другой. Никто не утверждает, что он воняет, поскольку он не воняет ничем. Однако и он не чистый. Он загажен рутинной жизнью, потоками радиосигналов, пулеметами и пушками, народом, который беспрерывно снует взад и вперед. На палубах некоторых крейсеров, где я служил, оборудована волейбольная площадка. Разве здесь может быть чистым воздух, даже в открытом море? И разве он может вонять?