Командир

С самолета раздается пулеметная очередь, но она, скорее, похожа на чих – самолет высоко, он безвреден и отвечать ему – значило бы разбазаривать свинец. Ясно, что этому самолету не хочется сражаться; ясно, что пилот его думает о прежних утехах, о рассветах и белых деревенских дорогах, и стреляет только, чтобы обозначиться, чтобы лодка свалила, и дело с концом. «Господин капитан, обстрелял итальянцев из пулемета – паф-паф-паф – и они быстренько скрылись, леший их побери». На этом бы и закончилось, не будь сей раз сим разом – мы должны остаться на поверхности и стать стаей хищников, жаждущих британской крови, но этого англичанин еще не понял.

Лéзен д’Астóн, начальник канониров, твердым взглядом смотрит с командиром в небо, прищуривая светлые глаза: он самый молодой офицер на борту, моложе меня на год, маркиз из Фландрского дома и патриот до мозга костей, он назначен к нам небесами. Не слышно ни звука, все замерли, «Каппеллини» – это мимикрирующий в сером море монстр, а истребитель все приближается, тоже бесшумно, поскольку летит с подветренной стороны – западные ветры Атлантики, westerlies, как их называет тот англичанин в небе, который скоро умрет, это – Сорок рычащих и Пятьдесят воющих ветров, несущихся с мыса Хорн, чтобы здесь погаснуть, они и глушат шум мотора этого самолета, который вскоре превратится в огненный шар и рухнет в ледяные воды. Похоже на кадр из немого кинематографа – самолет летит, а звука не слышно.

И, наконец, начинается стрельба. Англичанин идет на крутое пикирование и меняет угол полета, чтобы цель вырисовывалась перед ним четко, но его встречает шквал свинца из пулеметов и орудий, он делает вираж и улепетывает. Разворачивается, он явно не собирается сегодня умереть, а наши ожесточились и пускают вслед ему пулеметные очереди, хотя пули не достигают цели: наши стрелки – эквилибристы, стоящие на голой поверхности лодки, без возможности зацепиться хоть за что-то ногой. Особенно с таким, как сегодня, морем это все равно, что ходить по канату.

Тут откуда ни возьмись появляется еще один самолет, и его пилот настроен воинственно: мы еще не успели его увидеть (как всегда, он зашел с подветренной стороны, без малейшего шума), а он уже пикирует, не уходит в вираж, достигнув расстояния выстрела, а продолжает спускаться прямо на нас; мы видим, как он увеличивается, обдает нас огнем пулеметной очереди, мы даже видим его разгоряченную голову, где в наглухо закрытой коробочке хранится память о его бурной и, может, несчастливой жизни, которая для него ничего больше не значит, судя по тому, как он бросается на наши стволы. На этот раз ему повезло, он пустил по «Каппеллини» несколько очередей, мы все бросились на настил, канониры дали промашку, пулеметчики тоже сплоховали, он чудесным образом взлетает, а его более счастливый напарник на недостижимой высоте продолжает шуметь. И что немаловажно: Муларджа ранен. В голову, но, наверное, царапина, иначе его бы уже не было, но он припал к своему орудию и продолжает стрелять, а когда кровь заливает ему глаза, он отирает ее со лба, как пот, взмахом ладони, и обтирает руку о штаны. Когда второй истребитель возвращается, ведя пулеметный огонь, Муларджа ставит на нем точку выстрелом, точным, как взмах сабли: истребитель описал вираж, двигатели вспыхнули, потянулся черный хвост дыма, нарастает громкий рокот, он устремляется на нас – ой-ой-ой – он падает на нас – ой-ой-ой – видимо, этот придурок-пилот вбил себе в голову рухнуть прямо на нас, чтобы умереть за компанию. Он малость ошибся и падает в воду в нескольких метрах от нас, в языках пламени и фонтанах воды, оглушающих нас великолепием своей красоты: той красоты, которая известна только моряку, тому, кто гибнет в морской пучине – серой, белой или голубой, – когда исход сражения решен, и кто-то гибнет, а кто-то выживает. Эту красоту знают только те, кто знает войну, какой бы она ни была, я слов расточать не буду[18].

Другой истребитель сбрасывает бомбы, но там сидит пилот, которому не хочется умереть, поэтому бомбы падают на большом от нас расстоянии. Муларджа, как герой с залитым кровью лицом, пару раз его отпугивает, тот улетает, а тут из рубки выходит Даликани и кричит, что Скьясси, радист, перехватил его разговор с базой: у англичанина закончились бомбы и горючее на исходе, он возвращается назад. Он не хотел сегодня умереть и не умрет.