Командир Особого взвода

  Мы вляпались серьезно. Сначала Сашка Куренной, наш взводный, еще пытался храбриться, тихонько пел: "Шумел сурово брянский лес...", но, получив жестокий удар в затылок, свалился нам под ноги. Никто его не поднимал - нам, трусящим по лесной тропке в сыромятных ошейниках, жестоко стягивающих гортани, было не до того. Только Пушок, рядовой Пушкарев, дернулся было в сторону, но захрипел, когда веревка рванула его обратно. Куренного поволокли позади, он мычал, и голова его болталась по-неживому.

  Черные альвы гнали нас в свое логово, как скот.

  Я встретился взглядом с Кузьмичом. Он был самым старшим во взводе. Самым опытным, самым рассудительным и никогда не унывавшим. Даже в отступлении, которое складывалось в недели и месяцы, даже тогда, когда мы попали в окружение и выбирались болотами, рискуя нарваться на облавные отряды немцев. Тогда старый вояка держался лучше всех, делился с нами махрой и подбадривал ядреными шутками. "Вот выберемся, хлопцы - первый на бабу заберусь, и ну над ней трудиться!"

  Сейчас в глазах Кузьмича я увидел только ужас. Точнее, в одном глазу. Второй был выбит, липкая кровянистая дорожка тянулась из пустой глазницы по щеке.

  - Все, Вовка. Отвоевались! - выдохнул он быстрым шепотом. - Хана нам...

  - Почему? - спросил я, чувствуя, как мокнет ледяным смертным потом гимнастерка на спине. - Ты что, Кузьмич? Прорвемся!

  - Не... От этих не сбежать. И назад не смотри. Не смотри!

  Но я уже оглянулся.

  Там резали нашего взводного. А он мычал, давился кровью, пытался выкрутиться из рук черных. Только потом я понял, что сначала ему отрезали язык - а сейчас не мог оторвать взгляда от равнодушных темных лиц. Двое придавили Сашку к земле, а третий наклонился над широкой, волнами мускулов ходящей спиной, располосовал грязную гимнастерку. Потом всадил лезвие узкого и длинного кинжала под правую лопатку.

  Хруст ребер словно бы что-то внутри меня надорвал, и я перегнулся пополам, выташнивая под ноги желчь. Белый как известка Кузьмич ухватил меня под мышки, бормоча:

  - Тока не падай, Вовка, не падай... Нельзя падать...

  А я слышал хруст и бульканье там, сзади и знал, что вот сейчас, в эту секунду, черные альвы делают "орла крови", выворачивают Куренному ребра и вынимают опавшие, дергающиеся легкие, чтоб разложить их, как крылья.

  И я даже не мог заткнуть уши.

  Наверно, дальше я все-таки шел сам, потому что остался жив. Но путь вглубь леса мне не запомнился, а очухался я только тогда, когда меня окатили холодной водой. Захлебнулся, закашлялся и открыл глаза.

  Мы были в лагере черных.

  А дальше осталась только - кровь, кровь, кровь...

  * * *

  - Все помню, - хмуро ответил я. Альв, повинуясь кивку старшины, таким же мгновенным движением выдернул иглу из моей шеи, и онемевший позвоночник с явственным скрипом наконец-то обрел подвижность. Боль не возвращалась. Я затянулся папиросой и поднял глаза на Нефедова.

  - Долго они что-то, - непонятно сказал тот, снова глядя на часы.

  - Кто?

  - Кто надо. Группа зачистки. А! Легки на помине...

  Во двор влетела "полуторка", завывая мотором и страдальчески дребезжа всеми своими фанерными частями. Из кузова попрыгали люди. Рослые, плечистые как на подбор, в одинаковых черных комбинезонах без знаков различия, но при этом - все какие-то разные. Рассыпались по двору, привычно и умело осматривая каждый уголок. Недоумение мое росло.

  - Что ищете, старшина?

  - Кольку твоего. Винтореза ищем.

  Несмотря на то, что улыбаться было больно, я рассмеялся.

  - А вон там кто лежит тогда? Привидение? - махнул рукой в сторону альва, который коротко покосился на меня и снова уставился в спину лежащему бандиту.

  - Там? - Нефедов глядел на меня и, похоже, думал о чем-то. - Ну пойдем, покажу тебе, кто там лежит.

  Он подошел к Винторезу, я - шипя от боли поплелся за ним. Дышалось отчего-то с трудом, но в целом, нормально, бывало и хуже.

  - Ласс, р"тисслар са,**- коротко приказал старшина, и альв, не переспрашивая, вынул еще одну иглу и всадил Кольке за ухо на всю длину. Меня передернуло, а он без усилия перевернул связанного на спину.

  Я обомлел. Лицо Кольки-Винтореза отваливалось кусками. Кожа вспучивалась, ходила желваками, трескалась, а из-под нее... Во все стороны из-под этой треснувшей кожи топырились короткие шипы, точно у рассерженного ежа. На кончиках некоторых из них ворочались маленькие глаза, разглядывавшие нас с голодной тупой злобой. Существо дергалось, но не могло пошевелиться - видно, Ласс хорошо знал свое дело.

  - Ч.. ч-то это? - я сам не узнал своего голоса, который задребезжал и сорвался петушиным выкриком.

  - Мангыс, - спокойно сказал за моей спиной Нефедов и чиркнул спичкой, - я же говорю - везучий ты, лейтенант.

  - Он что... съел его?

  - Взял. Но не целиком. А то, что осталось, сейчас мои ищут. Потому и не повезло твоему другу, ты уж извини. Мангыс ему мог и пальцем горло перерезать, да под руку ножик из американского сухпайка попался. А потом он за тебя взялся.

  Старшина покачал на ладони мой "шварцметалл". Потом передернул затвор, и тот остался у него в руках. На землю посыпалась густая бурая ржавчина и куски пружины.