Командир Особого взвода

  - Видал? Слепить на твой ствол Ржавое Слово ему было - как два пальца... облизать. А его бы "наган" не подвел. Подвело другое - что пытался себя вести как человек. На кой ему, сам подумай, тот револьвер сдался? Куда проще пальцем было тебя проткнуть. Тут он и прокололся, потому Ласс его взять и успел, воткнул свой стиалл куда надо. Вовремя мы...

  - Как всегда, - пробормотал я. Пусто было в голове, пусто и холодно, и только одна мысль стучалась - что ж я Насте скажу, Сережкиной жене?

  Брянские леса, 1944 год

  Они пришли тогда, когда семеро нас, остававшихся в живых, уже ни на что не надеялись. На моих глазах умер Пушок, когда альвы срезали с него все, что можно, оставив голые кости, и вытянули красные нити жил, накручивая их на заостренные колья. Потом обмяк на веревках Кузьмич, перестав страшно кричать и материться, весь дымящийся и черный от ожогов.

  Хуже всего была музыка - непрерывная, монотонная, сводящая с ума мелодия. Под нее, пританцовывая, двигались наши палачи, сдирая кожу, подвергая нас, одного за другим, немыслимым мукам, которые могут причинять только черные альвы. У них были безжалостные руки и рысьи глаза.

  И все же их караульные проглядели опасность.

  Когда с деревьев, обступивших поляну, полетели костяные стрелы, я подумал, что это бред. Но черный, уже схвативший меня за подбородок, охнул и упал в костер. Потянуло горящей плотью. А из-за деревьев уже бежали - нет, умопомрачительно быстро двигались, скользили люди в пятнистых куртках, с обнаженными ножами в руках.

  Среди черных не было трусов, посреди лагеря они сошлись с врагами лицом к лицу. Люди и альвы рвали друг друга на куски, резали ножами на кровавые ломти, дробили врагу кости и падали мертвыми. Но альвов падало больше. А с деревьев летели и летели стрелы, и ни одна не пропадала впустую. Пленных не брали, да они и не просились в плен.

  Что-то чиркнуло по моим веревкам, и я, не удержавшись на ватных ногах, повалился, ударившись лицом о корень дерева. Надо мной присел человек - худощавое лицо его было искажено в яростной гримасе, зубы оскалены. Увидев черные зрачки, расширенные на всю радужку, я понял, что он сейчас под действием каких-то боевых снадобий - раньше мне приходилось слышать о таких, но применялись они только в спецчастях. А потом я увидел нашивку на рукаве комбинезона. Крест в пятиконечной звезде. Охотники.

  Лицо своего спасителя я видел совсем недолго, но запомнил твердо. Потом он несколько раз навещал меня в госпитале, задавал вопросы. И вдруг исчез. Куда? - никто о том не знал.

  Это был он самый.

  Степан Нефедов.

  * * *

  - Понял теперь, лейтенант, почему ты везучий? - рассеянно спросил старшина, глядя на то, как несколько его людей выносят с заднего двора что-то длинное, накрытое брезентом.

  - А вот и твой Винторез, почти в целости, но далеко не в сохранности, - усмехнулся он. - Ну, я так думаю, МУР об этом шибко жалеть не будет?

  Он присел возле носилок, на которые уже уложили Осину. Лежал мой друг, подставив лицо неяркому сентябрьскому солнцу, вытянувшись всем своим длинным и нескладным телом, и одна рука свешивалась с носилок - пальцы скрючились, словно пытался дотянуться и после смерти до бандита. А я смотрел на него, и тяжелый камень рос в душе.

  Старшина вздохнул, поправил покойнику руку, покачал головой.

  - Геройским парнем был Сергей Осинников. Понял он, с кем схватился, и тебя спас, заговоренный нож остановил. Только поздно... Жаль, что таких чаще всего посмертно награждают...

  Он положил широкую ладонь Сереге на лицо, закрывая ему глаза. Из-под пальцев старшины выкатилась слеза и скользнула по небритой щеке Осины. Меня шатнуло, и я отвернулся.

  - Ладно, лейтенант. Рапорт я составлю, отмечу вас в нем, - я равнодушно слушал слова Нефедова, они проскальзывали мимо сознания. Он, видимо почуяв это, оборвал фразу на полуслове, помолчал. Пожал мне руку и пошел к "полуторке". Но тут же вернулся.

  - Ты вот что... Шибко не прыгай ближайшую неделю. Я начальству твоему сообщу. Нельзя тебе сейчас на задержания, да и вообще - полежи дома, оклемайся.

  - Почему - нельзя? - спросил я, выталкивая слова непослушным языком. Очень хотелось спать.

  - А потому, - старшина поглядел куда-то вниз. Опустив подбородок, я увидел на своем свитере круглую дырку и темное пятно, расплывшееся вокруг нее - на груди слева. Сквозь дырку виднелся свежий рубец на коже.

  - Потому что убил тебя этот самый мангыс-Винторез, - мягко сказал старшина Нефедов. - Два выстрела было, а не один. Только второго ты не помнишь и помнить не можешь. Секундой позже - и ни мои обереги, ни Лассовы стиаллы тебя бы уже не спасли. Точно в сердце попал он тебе из "нагана" - меткий, паскуда, они все такие... А ты - живехонек, только поболеешь немного. Ну, бывай, Борисов, не хворай.

  И уходя, повернувшись ко мне спиной, он добавил своим обычным, насмешливым тоном:

  - Я же говорил - везучий!

  =================

  * Ласс, помоги ему! ** Ласс, покажи.

.