Командир Особого взвода (СИ)

Тишина.

Потом Степан поднялся на ноги и вышел из бани, держа наготове «парабеллум». За ним начали выбираться остальные, щурясь на солнце, показавшееся из разрыва в облаках.

Сначала старшине показалось, что живых во дворе нет. Повсюду валялись трупы немцев — истыканные, насквозь пробитые гвоздями, торчащими в головах, руках, ногах… Трава на огороде осталась только по углам, а посредине чернела голой, точно вспаханной землей проплешина, в центре которой, раскинув руки, лежал Никифоров и очумело смотрел в небо.

— Живой? — Нефедов в два прыжка добежал до него, опустился рядом на колени. Колдун помолчал, подумал.

— Ага… — неуверенно сказал он и попытался подняться. С первого раза не получилось, но упрямый Никифоров все-таки сел и затряс головой.

— Едреный стос, — тоненько протянул он, оглядывая поле боя. — Кто это их так?

— Не помнишь, что ли? — подоспевший Санька Конюхов помог колдуну подняться на ноги и картинно осмотрел его, поворачивая здоровой рукой то туда, то сюда. — Это ж ты был! Как завыл, как выскочил во двор! Я лежу мордой вниз и думаю — ну все, хана, прощай Родина, Андрюха разозлился…

— Да ну тебя! — разозлился Никифоров. — Я по-человечески спрашиваю!

— Ты их, Андрей, ты, — Степан похлопал его по плечу, и тут же насторожился, дернул стволом пистолета в сторону. Из-за угла бани, кряхтя и волоча ногу, выполз Женька Ясин.

— Жека! — радостно заорал Конюхов, побежал навстречу. — Живой!

— Оглушило меня, — начал оправдываться Ясин, глядя попеременно то на изумленного старшину, то на Саньку. — Товарищ старшина, товарищ сержант, я не специально… успел одного фрица подстрелить, а тут пуля… Лоб оцарапала, а мне показалось, будто лошадь копытом!

— Живой, живой, зараза! — Конюхов, не слушая лепечущего Ясина, тряс его за плечи так, что здоровенный парень мотался как тонкая осинка.

— Э, совсем сдурел Саня! — Файзулла Якупов стоял на пороге бани и улыбался хитро. Он уже успел набить трубочку и теперь пускал в небо колечки дыма. — Совсем парня угробишь, дурной…

— Что было-то? — не унимался за спиной у Степана уже совсем очухавшийся Никифоров, который уселся на пень и растерянно стряхивал землю с подштанников. Что-то в нем выглядело странно. Старшина пригляделся внимательнее, и только сейчас заметил, что оберег, который висел на шее колдуна, исчез бесследно — остался только длинный багровый ожог там, где была железная цепочка и фигурка ворона. Он уже собирался рассказать, но тут Конюхов откашлялся и подбоченился.

— Значит, дело было так, Андрей…

Тэссэр и Ласс за его спиной переглянулись с одинаковым выражением и пожали плечами. Ласс сделал вид, что затыкает уши. Потом альвы демонстративно повернулись и удалились.

— Ну все, погнал сержант, — сокрушенно сказал Ясин. — Теперь не остановить. А я все это видел, сейчас припоминаю. Как меня эти гвозди не задели — ума не приложу, я ж даже не прятался, просто валялся как дурак. Будто кто-то за угол оттянул…

Нефедов вздрогнул.

— Вот что, мужики! — на его окрик повернулись все, Конюхов осекся на полуслове, даже альвы замедлили шаг. — Значит, все понимают, кто нам помог? Даже ты, Файзулла?

Якупов вытащил трубку изо рта, быстро и серьезно покивал, потом провел ладонями по лицу, что-то тихо прошептал.

— Вот так, — продолжил Нефедов, — а если все понимают, то надо в ответ помочь. Чуть вконец баню не разнесли.

Он поглядел на черные бревна. Вся стена бани, обращенная к огороду, была густо утыкана гвоздями. Шляпки их блестели как отполированные.

— Надо, думается мне, дверь заново сколотить, окно починить. Стекло, поди, можно тут найти, хотя бы кусок небольшой. Ну и внутри тоже — лавки оскоблить, печку поправить… Короче — чтобы всё было чика в чику.

Люди молча закивали.

— Я еще крышу переложу, — сказал Ясин. — Я по крышам мастак.

— Хозяину спасибо, — татарин провел широкой ладонью по дверному косяку. Внезапно глаза его открылись до необыкновенной ширины, и он заорал. — Э! Ты что! Куда сел!

Нефедов, холодея внутри, развернулся, готовый ко всему.

И увидел, как Никифоров, матерясь, поднимается с пенька. Прямо с плащ-палатки, полной маслят.

На миг все замерли. Первым захохотал Конюхов. Он повалился на землю, тоненько повизгивая и колотя босыми пятками по разбросанной траве. Засмеялся Файзулла, бросив трубку и утирая набежавшие слезы, потом голосисто заржал Женька Ясин, откинув голову и широко разевая рот.

— Особый… особый взвод! — сипел Конюхов. — Так твою растак! На себя… на себя поглядите!

В сердцах поддав по пеньку ногой, Никифоров заскакал, держась за ушибленные пальцы. Повалился рядом с Конюховым и тоже засмеялся. Старшина смотрел на них и чувствовал, как пружина внутри медленно раскручивается, отпускает, слабеет.

— Ну вот что, бойцы… — он начал говорить, и вдруг захохотал сам.

Старшина Степан Нефедов стоял и смеялся — хлопая себя ладонями по бокам, приседая, хохоча радостно. Как в детстве.

Облака совсем разошлись, и вскоре с чистого неба брызнул теплый грибной дождь.

22. На Горе и под Горой

Лежали молча.