Командировка

- На вас я буду жаловаться, - успокоил я его, - - но не туда, куда вы думаете. Совсем в другое место. Боюсь, что у вас скоро будут неприятности по службе.

- К нам поступил сигнал, - угрюмо сообщил сыщик.

- Это вы объясните прокурору. Кстати, что это у вас в кармане, не моя ли мыльница?

- Чего?!

- Подождите, я проверю, все ли на месте...

С этими словами я отправился в ванную, умылся, принял душ. Слышал, как хлопнула дверь. "Хоть часик еще бы поспать", - подумал я.

Лег, нацедил в воду тридцать капель валокордина, похмелился. И попробовал уснуть.

Я не уснул, а погрузился в унизительное ощущение собственной неполноценности. Тело скользило на тугих волнах, растягивалось в разные стороны, как резиновое, давление газа, казалось, с секунды на секунду вдребезги разнесет череп. "Это возраст дает себя знать, - подумал я. Никуда не денешься. Но это еще не конец".

Под моими закрытыми веками всплыл на мгновение сплошной багровый блеск и тут же исчез. Было очень плохо, тягуче, неопределенно. Я попытался думать о Наталье - какое там. Она устала от меня и не появлялась больше. Не сумел я ей ничего объяснить.

А себе - сумел?.. Себе, любимому?

Я лежу сейчас на какой-то койке, в каком-то доме - точке пространства, больной, голову мою пучит, - где я, что я? Напрягаю - невмочь! бесцельные, крохотные крупицы чего-то, что есть мой ум, и легко представляю себя то ли эмбрионом, предтечей чего-то, то ли трупом, чем-то давно бывшим, отвалившимся куском коры...

Кто я? Зачем? Что со мной? - в страдальческой наивности этих вопросов зудящая боль веков. Кто я, человек - величавая насмешка некоей высшей духовности - или самоценный плод? Если мне не дано бессмертия, то кому тогда понадобилась эта минутная звездная мутация - моя жизнь? А если бессмертие существует - конечно же существует! - то почему мне никак не удается ухватить и потрогать его змеиный хвост? Какой я, и какие мы все? Игра воображения не всесильна, и она горький утешитель.

Кто я, в конце концов, утрата или обретение, течение или бледная точка в галактической карусели?

За что невозвратность мгновений?

Разумно ли, не убийственно ли, не подло ли играть бесконечно в одну и ту же игру, сознавая, что никогда не выиграешь, и все же нося под сердцем веру в чудо.

Кто я? Кто?! Утрата или обретение? Процесс или искра? Звон эха или излучатель звона?

Поганые никчемные мыслишки - прочь, прочь!

Мало вы попортили мне крови в молодости?

Я перевернулся с бока на спину, сел и затряс головой. Это было больно, но необходимо. Часы показывали начало десятого. Значит, я все-таки спал.

А вроде и не спал. Ладно, начнем утро вторично.

Я пошел в ванную, опять стал под душ и долго чередовал горячую воду с холодной.

И тут начались звонки, один за другим, я не успевал вешать трубку. Первой позвонила Шурочка Порецкая, мой юный гид, спросила, понадобится ли она мне утром, так как собирается отпроситься до обеда по своим личным делам; но если понадобится, то она готова отложить свои личные дела на неопределенный срок. Вникнув в эти сложные обстоятельства, я дал благосклонное согласие, заметив между прочим, что сердце мое разрывается на куски от разлуки. Вторым позвонил товарищ Капитанов, выразил желание повидаться. Я пообещал зайти, как только прибуду в институт.

Третьим возник через междугородную Перегудов.

- Что нового, Виктор Андреевич? - Его голос с трудом просачивался из хлопающих и повизгивающих помех.

- Плохо слышно, громче говорите...

- Что нового, Витя? Слышишь? Как идет расследование? - теперь на голос шефа наложилось бархатное мурлыканье Анны Герман, кто-то из телефонисток наслаждался шлягером.

- Выключите музыку! - крикнул я. - Владлен Осипович, выключите патефон, ничего не слышно...

- Виктор, ты что - оглох?

- Я сам вам позвоню.

После паузы, заполненной лирическими откровениями певицы, Перегудов сказал:

- Я тебя категорически предупреждаю, Виктор Андреевич! Никакой самодеятельности быть не должно. Я знаю, ты меня прекрасно слышишь... Повторяю:

никакой самодеятельности!

- Самодеятельности? Вы сказали - самодеятельности?

В хор помех добавился чей-то кашель.

- Подожди, Виктор, милый дружок. Ты еще вернешься в Москву. Тут мы тебя сразу вылечим от глухоты... Будь здоров!

Перегудов там у себя шлепнул трубку на рычаг и, наверное, оглядывался на чем бы сорвать гнев. Он срывал гнев на предметах, к людям был объективен.

Да и гневался он редко, что говорить.

В буфете опять торговала кустодиевская красавица. Меня она признала по характерным синякам, потусторонняя мечтательность ее лица преобразилась в подобие земной улыбки. Я был тронут.

На радостях выпил целую бутылку кефира и с каждым кислым глотком чувствовал, как по капельке возвращается жизнь в мое бренное тело. Будь благословен напиток богов! О вы, великие зодчие, сжигающие себя в творческих муках, ищущие, кого бы обессмертить, - где ваш памятник корове, обыкновенной буренке, жующей травку сонными губами? Разве не заслужила она, делающая из младенцев богатырей, возвращающая силы больным, благодарности человечества?